Очаг света [Сцены из античности и эпохи Возрождения] - [29]

Шрифт
Интервал

С богами заодно самих богов.
                 ФИДИЙ
Подумать, да, конечно, это дерзость.
Но Музы знали, что богам угоден
Мой дерзновенный труд, внушенный ими.
А люди, что ж, пускай меня осудят,
Безбожные в ничтожестве своем.
                ПЕРИКЛ
Готов ты к худшему, я вижу.
                 ФИДИЙ
                                                     К смерти?
О, да! В трудах изнемогая, возраст
Нередко проклинал я свой, предельный
Для скульптора, но силы находил
У Муз я вновь в счастливых сновиденьях,
Как в юности лелеял грезы я
С явлением богинь под видом женщин,
Богов под видом мужей, чтоб исполнить
Их образы и в мраморе, и в бронзе.
Богами вдохновенный, счастлив был
И дружбою твоей, Перикл; но горя
Избегнуть смертным, видно, не дано.
                 ПЕРИКЛ
На гребне счастья и удач страшился
Всегда я с детства их пределов; радость
Ликующая гасла - перед Роком.
                АСПАСИЯ
Вот почему серьезен ты всегда.
                  ФИДИЙ
Да, радость скоротечна, лишь усталость
Таит она в себе с годами чаще,
И смерть не есть ли угасанье сил,
С тем мог бы примириться я еще?
Но жаль: обета Зевсу не исполню.
                 ПЕРИКЛ
Об изваяньи Зевса говоришь?
                  ФИДИЙ
В Олимпии, во храме новом Зевса.
                 ПЕРИКЛ
Заказ ты принял?
                  ФИДИЙ
                                Обещал принять
По завершении Афины-Девы.
Но ведь теперь, с судом в Афинах, прав ли
Или виновен, кто доверит мне
Вновь золото и кость слоновую -
Не толику ничтожную - для Зевса?!
                 ПЕРИКЛ
Ты дал обет, и ты его исполнишь,
Иначе Зевс не царь богов и смертных.
                АСПАСИЯ
               (обрадованно)
Какая мысль счастливая пришла?
                 ПЕРИКЛ
Вспугнуть ее боюсь. Узнаешь позже.
Зови раба, светильник пусть возьмет;
Я Фидия до дома провожу.

                    Уходят.


Сцена 3


Стоя Поикиле. Купцы, рабы, мужчины и женщины,  комические поэты, юноши - стоят кучками или проходят через зал.


               1-Й ЮНОША
Идешь на суд?
               2-Й ЮНОША
                           А будет интересно?
               1-Й ЮНОША
Ты знаешь Фидия?
               2-Й ЮНОША
                                   Еще бы нет!
Строитель храма нового, Афине
Парфенос посвященного.
               1-Й ЮНОША
                 (с усмешкой)
                                               Кто? Фидий?
Нет, зодчие Иктин и Калликрат
Храм новый возвели Афине-Деве,
Что называют просто Парфенон.
               2-Й ЮНОША
Под руководством Фидия.
               1-Й ЮНОША
                                                 Перикла.
               2-Й ЮНОША
А фриз, фронтоны кто же разукрасил
Скульптурами рельефными богов
И коней, и кентавров, и людей,
Мужчин и женщин в празднествах и битвах?
И в храме вознесенная Афина
Парфенос - кто ж еще, когда не Фидий?
               1-Й ЮНОША
Согласен я с тобой. Затмил он зодчих
Живою чистотою изваяний,
И колоннада превратилась в храм,
Сияющий небесной красотой.
И он же вор? О, подлые созданья,
В чьи головы, как в сточные канавы,
Стекают измышленья клеветы
И доставляют радости до злобы.
              (Уходят.)
                СТАРИК
Он вор, не вор, - не знаю, не скажу.
Но руку Фидия с его гордыней
Всяк может видеть на щите Афины.
               ГЕРМИПП
Там лысый старец камень поднимает,
Участник битвы наравне с Палладой, -
Могуч герой - ваятель богоравный.
                 КРАТИН
А рядом с ним знакомый воин в шлеме,
Рожденный женщиной бесстрашный лев,
Как покровитель удостоен чести
У ног Афины биться, о, герои!
                 СТАРИК
Смешно ли это, коли святотатство
Здесь налицо? Вот суд решит ужо.
               ГЕРМИПП
На суд над Фидием явил Перикл
Свой Одеон?
                 КРАТИН
                        О, нет, не станет друга
Он защищать, боясь за честь свою.
Таков сей муж, воинственный лишь с виду.
               ГЕРМИПП
Ну, как Парис, охотник до свободных
И замужних особ; гетер им мало.
И Фидий услужить был рад Периклу.
Он знатных женщин зазывал к себе,
Не чуждых честолюбья Эльпиники,
Как Полигнот ее увековечил...
                 КРАТИН
И лев, видать, повадился в овчарню...
                ГЕРМИПП
И не одну из них узнать бы можно
На фризе Парфенона, если б Фидий
Не поднял барельефы к небу слишком...
Воспроизвел Панафинеи Фидий,
Процессию из девушек прекрасных,
Несущих пеплос, ими сотканный,
Священный пеплос для Афины-Девы,
И юношей на конях, знатных женщин
На колесницах, жертвенных животных,
И хороводы, - празднество прекрасно, -
А высоко, так это для богов,
Сказал, чтоб небожителей потешить.
                 КРАТИН
В соперничество он вступил с Гефестом...
                ГЕРМИПП
Так, женщины толпились в мастерской
В невинной жажде славы Эльпиники,
А суд вершил, известно, не Парис,
Из небожителей, не скажешь, тоже,
А некий муж, трезвоня Одеоном...
                КРАТИН
Большой любимец Муз и муж гетеры,
Омфалы новой пленник, он искал
Невинной неги у свободных женщин?
              ГЕРМИПП
А сводник любит золото, известно,
И здесь-то, видно, тайна и сокрыта.
                СОКРАТ
             (входя, издали)
О, языки у комиков! Как змеи,
И вьются, и шипят, и ядом брызжут.
О добродетели пекутся вздором
Торговых бабок, да умнее те.

Еще от автора Петр Киле
Восхождение

В основе романа «Восхождение» лежит легенда о русском художнике и путешественнике начала XX века Аристее Навротском, в судьбе которого якобы приняла участие Фея из Страны Света (это, возможно, и есть Шамбала), и он обрел дар творить саму жизнь из света, воскрешать человека, а его спутником во всевозможных странствиях оказывается юный поэт, вообразивший себя Эротом (демоном, по определению Платона), которого в мире христианском принимают за Люцифера.


Солнце любви [Киноновелла]

Киноновелла – это сценарий, который уже при чтении воспринимаются как фильм, который снят или будет снят, при этом читатель невольно играет роль режиссера, оператора или художника. В киноновелле «Солнце любви» впервые воссоздана тайна смуглой леди сонетов Шекспира. (Сонеты Шекспира в переводе С.Маршака.)


Сокровища женщин

Истории любви замечательных людей, знаменитых поэтов, художников и их творений, собранные в этом сборнике, как становится ясно, имеют одну основу, можно сказать, первопричину и источник, это женская красота во всех ее проявлениях, разумеется, что влечет, порождает любовь и вдохновение, порывы к творчеству и жизнетворчеству и что впервые здесь осознано как сокровища женщин.Это как россыпь жемчужин или цветов на весеннем лугу, или жемчужин поэзии и искусства, что и составляет внешнюю и внутреннюю среду обитания человеческого сообщества в череде столетий и тысячелетий.


Утро дней

Книга петербургского писателя, поэта и драматурга Петра Киле содержит жизнеописания замечательнейших людей России – Петра I, Александра Пушкина, Валентина Серова, Александра Блока, Анны Керн - в самой лаконичной и динамичной форме театрального представления.В книге опубликованы следующие пьесы: трагедия «Державный мастер», трагедия «Мусагет», трагедия «Утро дней», комедия «Соловьиный сад», весёлая драма «Анна Керн».


Сказки Золотого века

В основе романа "Сказки Золотого века" - жизнь Лермонтова, мгновенная и яркая, как вспышка молнии, она воспроизводится в поэтике классической прозы всех времен и народов, с вплетением стихов в повествование, что может быть всего лишь формальным приемом, если бы не герой, который мыслит не иначе, как стихами, именно через них он сам явится перед нами, как в жизни, им же пророчески угаданной и сотворенной. Поскольку в пределах  этого краткого исторического мгновенья мы видим Пушкина, Михаила Глинку, Карла Брюллова и императора Николая I, который вольно или невольно повлиял на судьбы первейших гениев поэзии, музыки и живописи, и они здесь явятся, с мелодиями романсов, впервые зазвучавших тогда, с балами и маскарадами, краски которых и поныне сияют на полотнах художника.


Свет юности [Ранняя лирика и пьесы]

"Первая книжка стихов могла бы выйти в свое время, если бы я не отвлекся на пьесу в стихах, а затем пьесу в прозе, — это все были пробы пера, каковые оказались более успешными в прозе. Теперь я вижу, что сам первый недооценивал свои ранние стихи и пьесы. В них проступает поэтика, ныне осознанная мною, как ренессансная, с утверждением красоты и жизни в их сиюминутности и вечности, то есть в мифической реальности, если угодно, в просвете бытия." (П.Киле)