Обжалованию подлежит - [7]

— Правила да всякие «не смей», «не моги» придумывает начальство. Наше дело — без запретов попировать. Валите, братцы, себе на тарелки, чего желает душа. — И поднимает бокал: — За наших трех хозяюшек от мала и до велика!

В среде собравшихся труд подземелья превыше всего. По справедливости требовалось не обойти стороной и небесную высь. Кира мигом сообразила: раз уж самого молчаливого гостя усадили между ней и ее бабой Ксаной, занятой остальными гостями, следует самой завести подобающий разговор.

— Кладите себе салат, не стесняйтесь. И еще, пожалуйста, научите меня предсказывать на завтра погоду.

— Так вот сразу и научить?

— Сразу. Мы же послезавтра уедем.

Девочка смотрит вопрошающе-строго. Именно так умела глянуть на Станислава его другая соседка. Давние воспоминания отзываются болью в душе. Потому и медлит, молчит.

— Хотите, я первая? — Кира вскидывает ладошку. — У нас, например, растет иван-мокрый, такие меленькие цветочки. — Сдвигает пальцы, большой с указательным. — Меленькие, но сильно заметные. Красные. На них, понимаете, перед дождем выступают капельки. Для предсказания.

— Иван-мокрый? Спасибо за сведения.

— Теперь вы.

— Согласен. Жди ненастья, коли птицы летают низко, — повел рукой над столом. — Это они, понимаешь, гоняются за насекомыми, которых тоже тянет к земле. — Большие загрубелые пальцы попытались изобразить трепет крылышек мошкары. — К тому же соль сыреет в солонке, куры затевают купание в песке.

Кира внимательна и серьезна. Предвкушает почтительный интерес своих земляков к сведениям, полученным не где-нибудь, а в Москве у сильно ученого и сильно старого человека. Он синоптик. Он очень важно выговаривает слово штормяга. Забойск-Антрацит далек от морей-океанов, многие жители в жизни не видели кораблей, это Кирины родители познакомились на теплоходе, и то на речном. Кире нравится вторить своему собеседнику: «Солнце красно поутру, морякам не по нутру». Подумав, провозглашает:

— Морякам в телевизоре сегодня все по нутру: живо строятся в большущие кубики да так и маршируют под музыку.

— Гостя не положено заговаривать, следи, чтобы ел. — Оксана, не глядя на Станислава, кладет ему на тарелку кусок холодца, подвигает хрен в полосатом бочонке, предупреждает гостей, что он, хрен этот, хоть и розов от примеси тертой свеклы, хоть и безобиден по виду, а — попробуйте! — злой, шахтерского изготовления. Гость рывком поправляет очки в немодной оправе и смущенно бормочет:

— Самому следует поухаживать. — Однако же слова его остаются словами.

Седой Бобер со своей пышнотелой, до всего любопытной супругой пронаблюдали накануне в антракте в ЦДРИ этого странноватого типа. То поддакнет Оксане Тарасовне, то кинется в спор, то молча насупится. Довел бедную до того, что начала тушеваться. Это она, которая и при повышении в начальницы сумела обойтись без каких-либо штучек, сохранила простоту отношений со всеми людьми! Но он, видать, кого хочешь собьет с толку, запутает. Дичился, изображал, будто пялится по сторонам, однако стоило ей обратиться к кому-либо из гуляющих — кругом же свои! — сразу таращился на нее. Правда, почему не взглянуть? Пылаева, конечно, в годах, но держится, не сдается. Вчера нацепила золотистый кулон специально, чтобы переливался в свете богатых огней. И глазам ее блеска хватало. Ну и бабушки нынче пошли!

Если верить ветеранам метро — а с чего им не верить? — была она в юности жуть до чего хороша. Акульшин Семен Петрович, инженер службы движения, высказался на полном серьезе: нашей бы раскрасавице да сняться в кино, сыграть эдакую передовую колхозницу. Киношники, сказал, для подобных ролей выискивают, чтобы поскладней, посимпатичней на личность. Причем Акульшин мог и не видеть ту личность в полной красе. На работе, будь ты первой красавицей, изволь находиться при черной фуражке, форма полумужская к тому ж.

Сегодня Оксана Тарасовна в белом — ну прямо невеста! Правда, «жениха» предоставила внучке — не до него. А девчушка у них не промах, умеет втянуть в беседу. Ишь, ухажер, расстарался, навалил ей гору салата, какую и мужику не умять. Да злого хрена сунул ребенку.

Бабка есть бабка — ей никакого внимания. Смутен ход Оксаниных мыслей, корит себя, что вчера после ЦДРИ несколько занеслась. На людях держалась, а после, при расставании, излишне расслабилась. Не следовало так долго топтаться у входа в метро. Тянули, прощались не просто, а со значением. Что он, что она…

Оба поддались минуте, она не жалела, а он, как видно, казнится. Видно, тут же опомнился. Прийти пришел, но какой-то не тот.

Станислав действительно не тот. Известно, чем выше тебя взметнет, тем больнее грохнешься оземь. Ничего не попишешь, утро вечера мудренее. Утренняя почта, вразрез с ночными мечтаниями, заставила опомниться, отрезветь. Дочкино поздравление, как правило, запоздавшее, было длинным: не открытка, а страница из школьной тетрадки, исписанная с обеих сторон. Длинным и невеселым, хоть и начиналось со слов «С праздником, папа!». Совестно стало: после встречи возле «Спортивной» и отъезда своих обратно в Уфу он про этих своих не больно-то вспоминал. Оксана все заслонила, то и дело мерещилась. И молодая, и теперешняя — вовсе не постаревшая!