Обжалованию подлежит - [40]
Шум в палате не затихал, сцепились два четко определившихся лагеря. Кому-то требуется, чтобы немедля отворили окно: «Духотища! Не продохнешь!». В ответ с той же силой: «Не имеете права! Сквозняк!». На хилую девушку, перекрывшую общий гул напрягшимся голоском: «Свежий воздух необходим для укрепления организма», — одна из спорщиц цыкнула, привскочив и употребив выражение, годное не для всяких ушей.
Ангелина Самсоновна посоветовала Оксане: «Вам бы лучше пройтись». Та послушно ретировалась. Однако выход в свет, попросту в коридор, не принес должного облегчения. Шла, отвернувшись от унылой шеренги дверей, но и окошки с выцветшими портьерами не манили к себе. Навевали тоску и диванчик, и пустые кресла в полотняных чехлах. Одним из кресел все же воспользовалась, посидела в нем минуту-другую, но вскочила и быстро — в сторону кабинета с табличкой «Завотделением». Туда ее толкнула надежда, что фронтовой товарищ Петра, если с ним поговорить по душам, пойдет ей навстречу и согласится обследовать амбулаторным путем.
Она будет благоразумной. Она отбросит и брезгливость, и стыд. Ни разу не опоздает, ни от чего не станет увиливать, персоналу не помешает, не пикнет.
Подойдя к кабинету, опомнилась, поостыла. Во-первых, Полунина не будет на месте — он сейчас оперирует на втором этаже. Во-вторых, идея нелепая, за нее не только Полунин, Петр бы при всем своем сочувствии пристыдил. Разве что Стась… Будь он рядом, он бы вошел в ее положение, не смог бы не пожалеть.
Господи, до чего докатилась! На жалость начала бить.
Повернувшись круто, насколько позволяли тапочки почтенных размеров, Оксана сделала шаг в направлении лестницы, к площадке с перилами — в нее упирался конец коридора. Лестница эта, как легко было догадаться, вела во внутренний двор, где кроме всяческих служб — о морге забудем — расположился виварий. Ангелина Самсоновна успела расшифровать это слово, оно от латинского vivus — живой. Опыты над животными ведутся ради спасения человека.
Неказистая подсобная лестница подсыхала после утренней влажной уборки. Вниз по чистым ступенькам здоровущая санитарка волокла увязанный в несвежую простыню неохватный узел белья. Две хохотуньи — да, да, хохотуньи: не могут молоденькие девчата в продолжение всего рабочего дня быть погруженными в гнетущую здешнюю атмосферу — с грохотом тащили большие алюминиевые бидоны. Их ноша распространяла запах еды, на какую у Зои, избалованной свежими окуньками, вовсе нет аппетита, да, как видно, ему больше не быть… Обгоняя бидоны, поднимались пузатые бутыли, в которых плескался зеленоватый раствор. Жидкость эту осторожно несла юная свеженькая сотрудница, судя по всему, лаборантка.
Служебная лестница, как вскоре убедилась Оксана, использовалась и для посторонних противозаконных целей. Разве могло у всех близких постоянно выкраиваться свободное время именно в часы, отведенные для посещения больных; не было возможности, а то и не хватало терпения дожидаться этих часов. Во всяком случае, сюда, на площадку впритык к коридору, непрестанно просачивался пришлый народ. Никаких положенных для посещения халатов (выдавали их в гардеробе у главного входа), шли как были: в пыльниках, куртках, плащах. У каждого заняты руки, каждый хоть что-нибудь прихватил.
Стоило понаблюдать за возникавшим тут персоналом. Акимовна, например, не терялась, взяла у еле переводящего дух старичка писульку («Миленькая, ты уж дочери в руки»), взяла узелок с припасами, буркнула как автомат: «Ждите ответа». И отправила хорошо отработанным жестом благодарственную рублевку в карман. А вот медсестра, знакомая по первому приходу в больницу (парадный вестибюль, светло-русые кудерьки, ямочки на щеках), «благодарности» отвергала. Приняв у встревоженной женщины в неказистом жакете записку и сверток, произнесла с подбадривающей улыбкой: «Как хорошо, что вы пораньше пришли, она сразу повеселеет» — и, оглянувшись, шепнула: «Знаете что? Я попытаюсь привести ее вам сюда на порожек. Возьмемся ее успокоить под завтрашний день? Назначено. Точно».
На площадке показалась сухопарая тонкогубая сестра — «инструмент». Заслышав металлический звук ее голоса, Оксана захотела поскорей вернуться к себе. Вернулась, но внутрь не зашла. Прикрытые двери не помешали ей разобрать: «Надоело! Затворите окошко! Развели сквозняки!». Ответно, в нарушение всех негласных запретов, кто-то взвизгнул: «Хватит вам, все равно всем вскорости помирать!»
Предпочтительней было побродить коридором: кадка с чахлым растением хотя бы молчит. Запахнув потуже серый халат, Оксана миновала несколько женщин, одетых, как и она, в казенное, унылое, серое. Все они льнули к окнам, за которыми пахло не хлоркой, а расцветшей весной, за которыми простирался оставленный временно — может быть, и навечно — широкий мир со всеми его соблазнами, радостями, пусть даже с неизбежными горестями — все-таки жизнь!
В другом конце коридора виднелась парадная лестница, каждой ступенькой зовущая в вестибюль — к гардеробу, к знакомой по первому здесь появлению скамье. Окажись рядышком Настя, она бы наверняка взялась подбивать: «Не теряйся, беги!». Подобной придумщицы на всей планете не сыщешь. Шальная! Так и рвется чего-то наворотить. И все же Оксана в эту минуту готова была полжизни отдать хотя бы за звук ее голоса с раскатистым «р-р-р». Одолжить у кого нибудь двушку? Встать в очередь на площадке, где подвешен телефон-автомат, ощутимей всяких окошек связывающий с миром, с миллионами жителей города, имеющих телефон? Миллионы! А знакомых ни единой души, некому позвонить, услышать с воли сочувственный голос. Некому совершенно! Настя предупредила, что будет до вечера занята каким-то общественным поручением.
Какой школе приятно получить новичка вроде Женьки Перчихина? На родительском собрании одна мамаша прямо сказала: «Нельзя в классе держать такого негативиста». Ребята про это пронюхали, и пошло — Женька-Негативист. Слово понятное. Многие ребята увлекаются фото. Черное на негативе получается белым, а белое — черным. Хотите еще понятней? Женька не просто Женька, а Женька-Наоборот.Дома у Жени и вовсе не гладко. Стоит ему полниться в квартире Перчихиных, вещи словно бросаются врассыпную, — так уверяет Надежда Андреевна, мама.
Журнальный вариант повести Наталии Лойко «Ася находит семью» о судьбе девочки-сиротки Аси, попавшей в детский дом. Повесть опубликована в журнале «Пионер» №№ 2–6 в 1958 году.
За свою коротенькую жизнь Ася поглотила немало книжек, где самым несчастным ребенком был круглый сирота. И вот в голод, в разруху она осиротела сама. Ей страшно, теперь все ее могут обидеть, перехитрить… «Все очерствели потому, что бога забыли», — размышляет Ася.Ася провожает на фронт, на гражданскую войну, своего дядю — Андрея. Маленькая, в бархатном капоре, съехавшем набок, она стоит на площади возле вокзала, изнемогая от горьких дум. «Вся земля теперь неприютная, как эта площадь — замусоренная, взъерошенная, чужая» — так кажется Асе.Что же ее ожидает в новом, непонятном ей мире, какие люди займутся ее судьбой? Прежде, как помнится Асе, сирот забирали в приюты.
Эван Хансен обычный школьник. Он боится людей и страдает социальным тревожным расстройством. Чтобы справиться с болезнью, он сам себе пишет письма. Однажды одно из таких писем попадает в руки Конора, популярного парня из соседнего класса. Вскоре после этого Конор умирает, а его родители обнаруживают клочок бумаги с обращением «Дорогой Эван Хансен». С этого момента жизнь Эвана кардинальным образом меняется: из невидимки он превращается в лучшего друга покойного и объект горячих обсуждений. Вот только есть одна проблема: они никогда не дружили.
В настоящее время английский писатель Роальд Даль является хорошо известным для русскоязычных читателей. Его много переводят и издают. Но ещё относительно недавно было иначе… В первой половине 90-х, во время одного из моих визитов в Германию, мой тамошний друг и коллега рассказал мне про своего любимого в детстве писателя — Роальда Даля, и был немало удивлён, что я даже имени его не знаю. На следующий день он принёс мне книгу на английском и все мои вечера с этого момента заполнились новым писателем.
Быт и нравы Среднего Урала в эпоху развитого социализма. Занимательные и поучительные истории из жизни послевоенного поколения. Семья и школа. Человек и закон. Тюрьма и воля. Спорт и характер. Становление героя. Содержит нецензурную брань единичными вкраплениями, за что и получила возрастное ограничение, но из песни слов не выкинешь. Содержит нецензурную брань.
Донбасский шахтерский город, жители которого потомственно занимаются угледобычей, оказывается на линии противоборства двух враждующих сторон. Несколько совершенно разных людей: два брата-шахтера, чиновник Министерства энергетики и угольной промышленности, пробившийся в верхи из горных инженеров, «идейный» боец украинского добровольческого батальона, полковник ВСУ и бывший российский офицер — вольно или невольно становятся защитниками и разрушителями города. Книга содержит нецензурную брань.
Поппи получает в наследство от бабушки цветочный магазинчик в маленьком портовом городе. И это звучит прекрасно, вот только она ненавидит цветы, романтику и сантименты. К тому же все считают ее безответственной, никто не верит в то, что она справится с таким подарком. Поппи сгоряча хочет продать магазин, но, когда приезжает в город уладить дела, ее решимость тает. Магазинчик окутан тайнами, местные жители поговаривают, что букеты, которые они там покупают, творят чудеса и исполняют желания. Поппи сначала не верит в такую ерунду, но потом в ее жизни начинают происходить необъяснимые и совершенно удивительные вещи.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.