Объясняя религию. Природа религиозного мышления - [42]
Вернемся к нашим полицейским и ворам: у вас возникали определенные ожидания относительно физики движений собаки и старика. Поэтому, когда их траектории пересеклись, вас ничуть не удивило, что они столкнулись (а не прошли друг сквозь друга). Следовательно, можно утверждать, что восприятие действий собаки и человека включило в вашем сознании систему интуитивной физики. Система приводится в действие и тогда, когда вы смотрите на неподвижные предметы (например, деревья) или на рукотворные объекты. Однако вдобавок к системе интуитивной физики сцена с собакой, стариком и полицейской запускает и систему распознавания намерений, поэтому вы автоматически предполагаете, что собака пыталась поймать кошку, старик пытался избежать столкновения с собакой, а полицейская пыталась догнать старика. Кроме того, эта сцена требует участия более сложной системы интуитивной психологии, которая отвечает за выведение тонких умозаключений вроде «она поняла, что он не догадался о том, что она не подозревала о совершенном им правонарушении» – вывод, который применительно, например, к дереву не был бы сделан вовсе, а применительно к мыши или червю принял бы сильно упрощенную форму. То, что отвертка твердая и острая, – ожидание, порожденное системой взаимосвязи структуры и функции. Эта же система активируется при виде частей тела животных или человека: вид кошачьих когтей рождает у нас немедленное предположение, что они нужны, чтобы потрошить добычу. А при виде инструмента у вас сразу же всплывает характеристика не только его функциональных качеств, но и положения в руке человека: например, отвертка или бурав предназначены для вращения, а лом – для отжатия.
Из всего этого следует, что «онтологические категории с теоретической справкой», как я их назвал, можно заменить списком соответствующих систем логического вывода. Если объект активирует в нашем сознании интуитивную физику, распознавание намерений, а также некоторые биологические предположения, которые я затрону чуть ниже, как правило, мы относим его к «животным». Если, кроме этих систем, он приводит в действие еще и интуитивную психологию, мы определяем его как «человека». Если он активирует физику и структурно-функциональные связи, это либо «рукотворный предмет», либо «часть тела животного». Если он также включает целенаправленное применение, мы обычно причисляем его к «инструментам». Итак, вместо сложной мысленной энциклопедии с теоретическими выкладками о том, что такое животные, артефакты и люди, у нас появляются датчики, включающие одни системы и выключающие другие.
В последнее время наши знания о системах логического вывода сильно обогатились благодаря сделанным независимо друг от друга открытиям в четырех разных областях. Экспериментальные исследования с участием нормальных взрослых испытуемых показали, что интуитивные предположения относительно различных аспектов окружающей действительности строятся по особым законам, в число которых, как мы вскоре увидим, входит и причинно-следственный. Исследования когнитивного развития продемонстрировали с гораздо большей достоверностью, чем прежде, как некоторые из этих законов формируются в самом раннем детстве и позволяют быстро усваивать огромные объемы знаний. Технологии сканирования достигли уровня точности, позволяющего наблюдать за током крови и электромагнитным излучением мозга и, соответственно, видеть, какие участки коры мозга и других отделов при каких задачах активизируются. И наконец, нейропсихологи открыли целый комплекс когнитивных патологий, которые выводят из строя одни механизмы логического вывода, не затрагивая при этом другие, что может немало рассказать нам об устройстве системы в целом.
Хитросплетение. Системы логического вывода
Итак, согласно этой модели, умными нас делает не набор энциклопедических справок об артефактах и животных вообще, а выборочное включение и выключение узкоспециализированных систем при рассмотрении разнообразных объектов. Эта модель превосходит предыдущую по нескольким статьям. Во-первых, она учитывает тот факт, что некоторые системы логического вывода приводятся в действие несколькими разными видами объектов. Распознавание намерений применимо и к собакам, и к людям. Структурно-функциональная взаимосвязь применима и к рукотворным предметам, и к некоторым частям тела. Кроме того, моя подача онтологических категорий как универсальных и непреложных может ввести в заблуждение, поскольку многие объекты мигрируют из одной так называемой категории в другую в зависимости от контекста. Например, выловленная из моря, отваренная и поданная на стол рыба рассматривается уже не как представитель животного мира, а в какой-то степени как рукотворный предмет. Если же шлепнуть ею кого-то по лицу, она превратится в орудие. Разумеется, сам предмет остается неизменным, меняются только производимые умозаключения. Сперва рыба воспринималась как «животное», а значит, при виде ее движений у нас включалась система определения намерений и мы машинально задавались вопросом, что ей нужно. Превращение рыбы в «рукотворный предмет» подразумевает такие же машинальные вопросы «Кто ее сделал?» и «С какой целью?». То, что рыба становится «орудием», порождает умозаключения типа «если она тяжелая, то удар будет сильным», «хвост сужается, значит, за него удобнее хвататься» – так включается система структурно-функциональной взаимосвязи.
Ничто не мешает нам описывать и объяснять человеческие сообщества так же точно и столь же успешно, как и все прочее в мире, используя научный инструментарий. Так рассуждает эволюционный психолог Паскаль Буайе в этой новаторской книге. Сопоставляя последние достижения эволюционной биологии, психологии, генетики, экономики и других научных дисциплин, автор представляет новый взгляд на устройство человеческих обществ. Буайе убедительно доказывает, насколько значимую роль когнитивные процессы играют в том, как люди выстраивают иерархии, семейные и гендерные нормы, как возникают межгрупповые конфликты и этнические стереотипы. В фокусе его внимания находится принципиальный вопрос: как выработанные в ходе эволюции способности и предрасположенности человека объясняют то, как мы живем в обществе? И почему данные естественных наук критически важны для понимания исторических событий и социальных процессов?
Монография посвящена истории высших учебных заведений Русской Православной Церкви – Санкт-Петербургской, Московской, Киевской и Казанской духовных академий – в один из важных и сложных периодов их развития, во второй половине XIX в. В работе исследованы организационное устройство духовных академий, их отношения с высшей и епархиальной церковной властью; состав, положение и деятельность профессорско-преподавательских и студенческих корпораций; основные направления деятельности духовных академий. Особое внимание уделено анализу учебной и научной деятельности академий, проблем, возникающих в этой деятельности, и попыток их решения.
Предлагаемое издание посвящено богатой и драматичной истории Православных Церквей Юго-Востока Европы в годы Второй мировой войны. Этот период стал не только очень важным, но и наименее исследованным в истории, когда с одной стороны возникали новые неканоничные Православные Церкви (Хорватская, Венгерская), а с другой – некоторые традиционные (Сербская, Элладская) подвергались жестоким преследованиям. При этом ряд Поместных Церквей оказывали не только духовное, но и политическое влияние, существенным образом воздействуя на ситуацию в своих странах (Болгария, Греция и др.)
Книга известного церковного историка Михаила Витальевича Шкаровского посвящена истории Константино польской Православной Церкви в XX веке, главным образом в 1910-е — 1950-е гг. Эти годы стали не только очень важным, но и наименее исследованным периодом в истории Вселенского Патриархата, когда, с одной стороны, само его существование оказалось под угрозой, а с другой — он начал распространять свою юрисдикцию на разные страны, где проживала православная диаспора, порой вступая в острые конфликты с другими Поместными Православными Церквами.
В монографии кандидата богословия священника Владислава Сергеевича Малышева рассматривается церковно-общественная публицистика, касающаяся состояния духовного сословия в период «Великих реформ». В монографии представлены высказывавшиеся в то время различные мнения по ряду важных для духовенства вопросов: быт и нравственность приходского духовенства, состояние монастырей и монашества, начальное и среднее духовное образование, а также проведен анализ церковно-публицистической полемики как исторического источника.
Если вы налаживаете деловые и культурные связи со странами Востока, вам не обойтись без знания истоков культуры мусульман, их ценностных ориентиров, менталитета и правил поведения в самых разных ситуациях. Об этом и многом другом, основываясь на многолетнем дипломатическом опыте, в своей книге вам расскажет Чрезвычайный и Полномочный Посланник, почетный работник Министерства иностранных дел РФ, кандидат исторических наук, доцент кафедры дипломатии МГИМО МИД России Евгений Максимович Богучарский.
Постсекулярность — это не только новая социальная реальность, характеризующаяся возвращением религии в самых причудливых и порой невероятных формах, это еще и кризис общепринятых моделей репрезентации религиозных / секулярных явлений. Постсекулярный поворот — это поворот к осмыслению этих новых форм, это движение в сторону нового языка, новой оптики, способной ухватить возникающую на наших глазах картину, являющуюся как постсекулярной, так и пострелигиозной, если смотреть на нее с точки зрения привычных представлений о религии и секулярном.