Обвинение в убийстве - [8]

А сейчас он был в этой комнате с женой и с трудом ощущал ее присутствие сквозь темноту, пропитанную слезами и болью.

Он попытался найти какие-то слова, чтобы восстановить связь между ними:

– Мне позвонили. Мы были всего в трех милях оттуда. Я должен был поехать посмотреть.

– Ты поехал.

Он глубоко вздохнул:

– И он признался.

Она пыталась смягчить тон, но он почувствовал звучавшее в нем раздражение.

– Тим, ты отец жертвы. Тебя незаконно вызвали на место преступления, чтобы ты отомстил за свою дочь, убил этого человека. Объясни мне, как может нам помочь тот факт, что он признался?

Она с глухим стуком опустила бутылку на пол.

– Он схватил нашу дочь и изнасиловал ее. Разодрал ее на куски. А ты пошел к нему, рискуя затоптать улики на месте преступления и поставить под угрозу законность задержания этого подонка, а потом просто отпустил его!

– Я думаю, у него был сообщник.

Ее брови поползли вверх:

– Фаулер ничего об этом не говорил.

– Кинделл сказал, что он не должен был ее убивать, как будто у него с кем-то была предварительная договоренность, какой-то план.

– Он мог просто иметь в виду, что он не собирался ее убивать. Или что он знает, что это противозаконно.

– Может быть. Но потом он начал ссылаться еще на кого-то, сказал: «он», но быстро спохватился и замолчал.

– Так почему Гутьерес и Харрисон не работают над этим?

– Наверное они ничего об этом не знали.

– А сейчас они занимаются этим?

– Надеюсь, что так, это в их интересах.

Дрей вытерла слезы на щеках рукавом водолазки, который натянула на ладонь, как маленькая девочка:

– Значит, место преступления затоптано, и теперь еще оказалось, что убийца мог действовать не один.

– Что-то вроде того.

– Ты даже не злишься.

– Я злюсь, но злость в данном случае бесполезна.

– А что не бесполезно?

– Я пытаюсь понять.

Он не смотрел на нее, но слышал, как она еще раз приложилась к бутылке.

– Ты должен был выдержать давление, ты должен был расставить приоритеты. Ты должен был знать, что тебе нельзя идти туда, Тимми.

– Не называй меня Тимми.

Тим открыл дверь и вышел. Голос Дрей нагнал его в холодном коридоре:

– Как ты можешь быть таким спокойным? Как будто она просто очередная жертва, кто-то, с кем ты даже не был знаком!

Тим остановился в коридоре и какое-то время стоял спиной к открытой двери, потом повернулся и вошел обратно в комнату. Дрей прижимала ладонь ко рту.

Он провел языком по зубам, ожидая, когда дыхание в груди выровняется. Когда он заговорил, его голос звучал тихо, едва слышно:

– Я понимаю, как ты расстроена, как разбита. Я тоже расстроен. Но не смей, черт возьми, слышишь, не смей так говорить!

Дрэй опустила руку, в ее глазах сквозила боль.

– Прости, – сказала она.

Он кивнул и снова вышел.

В спальне Тим набрал код на дверце сейфа с оружием, открыл ее, потом вынул пистолет серии 226, изготовленный специально для полицейских, свой любимый 357-й «Смит-энд-Вессон», здоровенный «Ругер» и две коробки патронов по пятьдесят штук в каждой – девятимиллиметровых и сорок четвертого калибра.

Он вошел в комнату Джинни и обнаружил Дрей в той же позе. Она даже не пошевелилась.

– Мне так жаль, – повторила она.

Он опустился рядом с ней на пол, положил руки к ней на колени и поцеловал в лоб. Лоб был влажный.

– Ничего. Как там говорят про бревно и соринку?

Ее губы сморщились в улыбке:

– В своем глазу бревна не видит, в чужом и соринку найдет.

– Что-то вроде того.

– Тебе нужно пойти пострелять.

Он кивнул:

– Пойдешь со мной?

– Мне нужно еще немного посидеть здесь, в темноте.

Он придвинулся к ней, чтобы снова поцеловать ее в лоб, но она откинула голову назад и поймала его губы своими. Поцелуй был горячий, сухой, пахнущий водкой. Если бы он только мог забраться в ее поцелуй и остаться в нем навсегда.

В гараже стоял серебряный «БМВ» Тима, конфискованный в соответствии с Государственной программой конфискации имущества, и его верстак. Тим бросил свое добро в багажник, дал задний ход и вывел машину из гаража. Он доехал до окраины города, потом свернул на грязное шоссе и проехал по нему еще несколько сотен метров.

Тим припарковал машину на ровном участке грязи и оставил фары включенными, направив их свет вниз – туда, где между двух столбов был протянут кабель. Он вынул связку мишеней – это были разноцветные картонные освежители воздуха, которые вешают в машине, – и закрепил их на кабеле. Потом сел в грязь и зарядил револьверы. В барабаны село по шесть пуль.

Тиму было удобнее целиться левым глазом, хотя он был правшой и носил кобуру на правом бедре. Заплечная кобура в их работе не поощрялась, так как перекрещенный ремень представлял опасность на огневой линии. Тим предпочитал кобуру на бедре: на то, чтобы вытащить кобуру из-под мышки, уходило слишком много времени. Про такую кобуру не зря говорили, что она после себя оставляет вдов. Он начал с пулемета, пристреливаясь на расстоянии в несколько метров, чтобы разогреться. Потом начал отходить все дальше и дальше.

Тим стрелял с поразительной точностью. Стрельбе он научился на специальных тренировках, отточил мастерство в центре подготовки полицейских. Курс включал в себя стрельбу по неожиданно возникающим мишеням, которые нужно было простреливать боевыми патронами сквозь сумятицу мелькающих огней, орущей музыки и диких криков. Обстановка была столь ирреальной, что взрослые мужчины выходили оттуда в слезах.