Обвал - [24]

Шрифт
Интервал

- Темарсолта, что с вами приключилось? Почему вы здесь? Ты ранен?

Темарсолта повернул голову и шире раскрыл глаза.

- …а-а… Арски сын… беда, большая беда, сын…

- Какая беда? Сейчас я сделаю волокушу и понесу тебя в село. Кто в тебя стрелял? Почему Залейха там сидит?

- Беда, сын, беда… устазы говорили… в среду… в село не ходи, наших людей там нет…

- Куда они подевались? Как там нет?

- …погнали враги… меня оставь, сам уходи… убьют… Там в Волчьем Рву лежат… нас сегодня утром… истребительный отряд…

Волчий Ров тут он, надо спуститься к обрыву.

Оарцхо длинными прыжками побежал туда. Жуткая картина предстала его глазам: во рву вповалку лежали его односельчане - одинокие старики и больные. Их расстреляли. Под ногами автоматные и винтовочные гильзы, повсюду кровь. Он обошел всех, надеясь найти живых. Но они не могли остаться живыми: их изрешетили пулями. Патронов просто не жалели, били и били, пока все не улеглись. Вот Товсари, красавица, болела чахоткой, мечтала вылечиться и выйти замуж. Тело еще мягкое, значит умерла совсем недавно. Оарцхо поправил на ней платье и закрыл веки. И вдруг истошный крик вырвался из груди горца:

- Нани!

В сторонке на ровной площадке бочком в снегу лежала его мать, одну руку вытянула вперед, а второй, окровавленной, прикрыла себе лицо, он упал на холодный труп матери и зарыдал.

- О, Нани! Нани! Какое большое горе! Какой страшный день! Как это могло случиться? За что ж они тебя? Ты кроме добра ничего никому не сделала, даже слова сердитого береглась.

Сын долго сидел у трупа своей матери, обхватив голову руками.

- Ва-а, Дяла! Помоги, не дай мне сойти с ума!

Около часа находился Оарцхо в таком шоковом состоянии оцепенения. Потом собрал все мужество, бегом вернулся к Темарсолта, которого оставил умирающим. Старик отходил. Оарцхо закрыл ему глаза его же башлыком. Раздались выстрели и отдаленные крики со стороны села. Оарцхо спрятался за копну и посмотрел в ту сторону, откуда доносился шум. На гребне горы, за которым находилось село, показались силуэты людей, человек тридцать не меньше. Это они стреляли. Вниз сюда не спускались, оттуда палили. Но в кого? Острый взгляд горца уловил в лощине фигуру бегущего в его сторону человека. Две пули просвистели высоко над головой Оарцхо. Бегущий приближался, увеличивался, а те, что на гребне, стали редеть, значит уходят назад, решили в горы не соваться, чтобы не нарваться на засаду.

- Воа-а! Беги сюда, к копнам. Ты слышишь?

- Слышу! Слышу? А ты кто?

- Я Оарцхо сын Арски из Хамхой-шахара.

Оарцхо вышел из-за копны, бегущий увидел и направился прямо к нему.

Это был юноша с первым пушком усов. Он был при кинжале, а в руке держал старую берданку. Самого юношу Оарцхо не знал, но чей догадался по облику.

- Ты Лорса сын из Нижнего Хутора?

- Я его внук Хасан.

- А где ваши остальные?

- Дед где-то в горах, а остальных увели.

- А ты?

- Я спрятался в початнике. Народ вывели в среду. Вчера спокойно было, но я во всем селе был один. Ночью собаки выли. Эй-яхь! Страшно! А сегодня утром приехал истребительный отряд. Собирали постельных больных и одиночек. Их не разрешали брать со всеми. Говорили, что их повезут в особых машинах с врачами, вылечат и присоединят к семьям. Я видел, как их утром собирали - я на крыше школы прятался: их складывали на арбу, как дрова, один на другого и повезли куда-то в эту сторону. Больные кричали. Бога звали.

- Они там во рву лежат. Их расстреляли всех. С ними и моя мать лежит.

- О, бедняжка!

- Скажи парень: это только с нашим селом так обошлись?

- Нет, всех погнали, весь народ!

- Вот на что намекал Темарсолт: «как устазы говорили…». Парень, я знаю, где находится в горах твой дед, потом сведу тебя туда, но ты должен помочь мне собрать трупы. Так их оставлять нельзя. Мы их вытащим сюда, прикроем плотно сеном, а потом похороним, может завтра. Надо найти людей, нам двоим столько могил не выкопать…

Они вынесли двадцать семь тел из рва, уложили их в два ряда нога к ноге. Снесли к ним тела Темарсолта и Залейхи. Подтянули три волокуши с копнами, сложили на погибших небольшую скирду, так чтобы зверь не добрался до них.

- Ты, парень, спрячешься вон в том лесу. Оттуда хорошо все видно, а я схожу в село, может узнаю что про отца и жену.

- Не ходи туда, Воти: там полное село осетин.

- А они что там делают?

- Вещи увозят, наши вещи. Тебя сразу отдадут истребительному отряду.

- А это что за отряд?

- Они не в военной форме. Среди них разные люди есть: русские, осетины, армяне - разные другие, кроме наших. Они ловят прячущихся ингушей и расстреливают. У них всех новенькие винтовки.

- Я постараюсь тайком пробраться к своему двору.

- Тайком не получится. Знаешь почему? Ну, ты видел муравейник перед дождем. Вот что происходит в нашем селе. Не ходи.

- Нет, я пойду. А ты жди, где я сказал, только огня не разводи, а то приманишь к себе врагов.

Сельское кладбище находилось на высоком холме у околицы. Оттуда Оарцхо увидел то, что творится в его родном селе. Настоящий муравейник. По улицам туда и сюда сновали, бегали люди, из выбитых окон вылетали подушки, матрасы, одежды. Тащили столы, стулья, шкафы и складывали на возы и арбы. Больше мужчин, меньше женщин и подростков. Со всех концов неслась торжествующая «Орайда», чужая речь, такая бодрая.


Рекомендуем почитать
Механический ученик

Историческая повесть о великом русском изобретателе Ползунове.


Легенда Татр

Роман «Легенда Татр» (1910–1911) — центральное произведение в творчестве К. Тетмайера. Роман написан на фольклорном материале и посвящен борьбе крестьян Подгалья против гнета феодального польского государства в 50-х годах XVII века.


Забытая деревня. Четыре года в Сибири

Немецкий писатель Теодор Крёгер (настоящее имя Бернхард Альтшвагер) был признанным писателем и членом Имперской писательской печатной палаты в Берлине, в 1941 году переехал по состоянию здоровья сначала в Австрию, а в 1946 году в Швейцарию.Он описал свой жизненный опыт в нескольких произведениях. Самого большого успеха Крёгер достиг своим романом «Забытая деревня. Четыре года в Сибири» (первое издание в 1934 году, последнее в 1981 году), где в форме романа, переработав свою биографию, описал от первого лица, как он после начала Первой мировой войны пытался сбежать из России в Германию, был арестован по подозрению в шпионаже и выслан в местечко Никитино по ту сторону железнодорожной станции Ивдель в Сибири.


День проклятий и день надежд

«Страницы прожитого и пережитого» — так назвал свою книгу Назир Сафаров. И это действительно страницы человеческой жизни, трудной, порой невыносимо грудной, но яркой, полной страстного желания открыть народу путь к свету и счастью.Писатель рассказывает о себе, о своих сверстниках, о людях, которых встретил на пути борьбы. Участник восстания 1916 года в Джизаке, свидетель событий, ознаменовавших рождение нового мира на Востоке, Назир Сафаров правдиво передает атмосферу тех суровых и героических лет, через судьбу мальчика и судьбу его близких показывает формирование нового человека — человека советской эпохи.«Страницы прожитого и пережитого» удостоены республиканской премии имени Хамзы как лучшее произведение узбекской прозы 1968 года.


Помнишь ли ты, как счастье нам улыбалось…

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


У чёрного моря

«У чёрного моря» - полудокумент-полувыдумка. В этой книге одесские евреи – вся община и отдельная семья, их судьба и война, расцвет и увядание, страх, смех, горечь и надежда…  Книга родилась из желания воздать должное тем, кто выручал евреев в смертельную для них пору оккупации. За годы работы тема расширилась, повествование растеклось от необходимости вглядеться в лик Одессы и лица одесситов. Книжка стала пухлой. А главной целью её остаётся первоначальное: помянуть благодарно всех, спасавших или помогших спасению, чьи имена всплыли, когда ворошил я свидетельства тех дней.