Обвал - [20]

Целый световой день продолжался этот ад. Люди щедро оросили землю своей кровью. Горели все постройки. Строили веками - сгорели за несколько часов.

Бой внезапно стих.

- Слушай, Витек, ты там был наверху, в башне?

- Только вот оттуда.

- Много их там было?

- Двое. Старик и старуха.

- Двое?! Только двое? - переспросил товарищ. - Двое, говоришь? А как же так?

Тот пожал плечами.

Они оглянулись вокруг - в наступивших сумерках на снегу чернели тела убитых солдат. Их было так много!

- Вот, зверье! - выругался солдат.

Очаг потух навсегда.

Детеныши- птенцы ушли в изгнанье. А, выкормившие их, старый орел и орлица купались в собственной крови средь бушующего пожарища.

«Вот, звери!»

А судить будешь Ты, Господь Всесильный!

Старик и могила

Эту надгробную стелу Старик вытесал сам и установил у изголовья своей будущей могилы восемь лет тому назад. Он тогда сильно болел и подумал, что его призывает Всевышний. Нет, выздоровел! Врытый в землю чурт * красовался на самом краю поля, над обрывом. И место он выбрал сам с расчетом, чтоб могила не мешала пахарю вести ровную борозду. По-над обрывом Старик насадил акации. Они принялись и стали могучими деревьями. Их корни ушли глубоко в землю, они там внизу находят щели меж скалами и пробиваются туда. Склон укрепится - оползня не будет. Лежи себе спокойно в своей могиле до Судного Дня и ни о чем не беспокойся!

Чурт все эти годы стоял накрытый домашним сукном, а сегодня утром Старик снял сукно и стал рыть могилу так, чтоб стела оказалась у изголовья - так положено.

Он рыл могилу и читал наизусть молитвы - суры Корана. Он, хоть и неграмотный, но главные молитвы знает наизусть. Да и кого позовешь? Нет никого. Всех погнали на чужбину. Сегодня утром со скалы кричал человек:

- Воа-а, Старик, ты меня слышишь?

- Слышу.

- Бросай все, спускайся вниз в долину. Всех, кто носит круглые папахи, изгоняют из отечества. Садись на коня и скачи туда, где живут твои сыновья. Может успеешь…

Этот человек желает ему добра, да благословит его Господь! Но Старик никуда отсюда не пойдет. Его час настал. Никто вечно не живет на этой земле. Он пожил и хорошо пожил. Щедрой рукой оделил его Творец и благами и радостями, конечно, не обошлось без горя и страдания.

Да, о Черной Среде - дне изгнанья он слыхал от своей бабушки - матери отца. Она рассказывала, что однажды эти горы, эти долины опустеют, а в галгайские поселения будут без оглядки забегать дикие звери. Так было суждено.

Старик не растерялся. Преспокойно совершил омовение во дворе, взял лопату и направился к своему чурту. Когда он стянул с него сукно, показалась эпитафия - аккуратные письмена, вытесанные его же рукой. Один муталлим нанес карандашом, а Старик точно по линиям вел свой стальной резец. И красиво получилось. Сказали, что ошибок нет.

Это очень хорошо, когда ты все сам делаешь для вечного покоя.

Старик погладил чурт и стал отмерять лопатой свой рост, но так, чтоб ему там не было тесно. Не один день, ведь, и не один год лежать придется, может тысяча - никто не знает, когда наступит Киамат *. Провел по земле черту.

Он сел у края будущей могилы лицом к югу, прочел «Ясин» * и стал рыть себе могилу. Рыл, молился и думал о своей жизни.

- Слава Тебе, Царь Небесный! Ты был добр ко мне!

Он трижды был женат. Наверное, первый раз не в счет. Разве это женитьба, если ни разу не разделил ложе с невестой. Молодость. Погорячился. Увидел эту красотку в соседнем селе, понравилась. Через два дня увез. Переполох большой поднялся. Еле-еле примирились. Уплатил большой штраф. Сыграли свадьбу. Третья ночь. Он открывает дверь комнаты и с порога брякнул:

- Ты меня ждала?

Невеста не отвернулась, стыдливо прикрыв лицо, а прямо посмотрела ему в глаза:

- Мужчина, ты поступил со мной, как хищный зверь с добычей. Молю Бога и буду молить, пока буду жива, чтоб он с каждым восходом солнца посылал тебе по одному несчастью.

- За что же?… - вырвалось у него.

- За мое сердце, разбитое тобой.

Она показала пальцем себе на грудь:

- Тут сердце и оно готово разорваться. Можешь теперь меня резать на куски и кушать. Ты добился моего мяса.

Он так и остался стоять на пороге.

- Возьми свое проклятье обратно.

- Не возьму! И ты не сможешь заставить меня это сделать ни кнутом, ни кинжалом.

- Я не прикоснусь к тебе, пока ты не снимешь с меня это проклятье.

- Ах, значит, я умру девственницей! - она горько усмехнулась.

Он постоял и вышел. Никто не узнал о том, что произошло между ним и невестой в ту злосчастную ночь.

Они прожили четыре месяца в одной комнате, на разных кроватях, ни разу не видели друг друга обнаженными.

Потом она ушла, то есть он ее отправил домой. Когда она садилась на телегу, обернулась и сказала:

- Я прощаю тебя, пусть простит тебя и Бог.

Ему стало хорошо.

А через полгода к нему под вечер заявился один бяри *, но во двор входить категорически отказался, сославшись на торопливость.

Расспросили друг друга как положено по обычаю, а потом гость сказал:

- Я пришел к тебе с одним вопросом. Если откажешься отвечать, нечего делать, уеду огорченный, каков бы этот ответ не был.

- Спрашивай.

- По какой причине ты отправил к отцу свою невесту?