Общество Розы - [61]

Пока парни ставят на воду первую гондолу и помогают сесть в нее Виолетте, я смотрю на стены города. Дождь размывает картинку, и они выглядят как серый туман, но даже сквозь потоки воды я могу различить плотные ряды полуразвалившихся хибарок, которые притулились под стенами Эстенции.

– Что это? – спрашиваю я, кивая на трущобы.

Маджиано стирает влагу с глаз и отвечает:

– Лагерь рабов-мальфетто, разумеется.

Сердце у меня сжимается. Лагерь рабов-мальфетто? Он тянется вдоль изгиба стены, на сколько хватает глаз, и скрывается за поворотом. Так вот чем был так занят Терен. Интересно, каким рабским трудом нагружает он мальфетто и как долго они при этом остаются в живых? Несомненно, для него их гибель – только вопрос времени. Волна гнева вздымается у меня внутри, губы негодующе кривятся.

Я с этим разберусь, когда начну управлять Кенеттрой.

– Пошли, – торопит меня Маджиано, вырывая из круговерти мрачных мыслей.

Знаками он предлагает мне сесть в гондолу к Виолетте. Когда я опираюсь на его руку, мы встречаемся глазами и на миг застываем в нерешительности.

Рука Маджиано напрягается. Я крепко держусь за него, щеки моментально заливает жаром. Поцелуй, висевший между нами ночью, все еще здесь, и я не знаю, что с этим делать.

Маджиано пригибается ко мне, будто собирается снова поцеловать, но останавливается на волосок от моих губ. Он опускает глаза и, проводя меня в лодку, тихо говорит:

– Ступай осторожно.

Мой ответ – невнятное бормотание. Я спускаюсь, лодка сильно осаживается, а я тем временем забираюсь под темный холщовый навес и ложусь на дно. Гондола быстро наполняется водой, но мне удается устроиться так, что можно дышать. Ботинки Виолетты находятся в полушаге от моих, так что мы обращены лицами в разные стороны и видим нос и корму гондолы.

– Когда подплывем достаточно близко, – говорю я стоящему наверху Маджиано, – я всех нас прикрою. Держись поблизости и следи за остальными.

Маджиано кивает. Потом они с Сержио отталкивают от берега нашу гондолу, и она рывком отчаливает, увозя нас.

По мере приближения к Эстенции шторм усиливается. Я не высовываюсь, держу над водой только голову. Кроме выложенного камнем края канала, мне почти ничего не видно, но время от времени показываются очертания приближающихся стен. Впереди начинается лагерь. Теперь мы достаточно близко, чтобы разглядеть разбросанные между ветхими лачугами белые точки. Это инквизиторы в промокших накидках снуют туда-сюда по грязным дорожкам лагеря. Я решаюсь повернуть голову назад. Расстояние между нашей гондолой и той, что плывет следом, значительное. Если все пойдет хорошо, Маджиано и Сержио не отстанут от нас. Я вытягиваю нити своей энергии, ища в товарищах пульсацию радостного возбуждения, предвкушения опасности и страха.

И нахожу. И беру в оборот.

Покров невидимости сначала свивается вокруг меня, мой образ в гондоле стирается и растворяется в луже воды на дне, сливается с мокрым деревом и темной холстиной навеса. То же самое я делаю с Виолеттой, а потом сжимаю зубы и дотягиваюсь до остальных, кто позади. Иллюзия несовершенна. Мне неизвестно доподлинно, как выглядит внутри вторая гондола, и я сплетаю сеть приблизительно. Если инквизиторы присмотрятся повнимательнее ко второй лодке, то разглядят на днище два замерших силуэта.

Ничего лучше я сделать не могу.

Мы подплываем к лагерям мальфетто, теперь на берегах канала отчетливо видны солдаты. Один замечает наши гондолы, несомые течением к городским стенам.

– Сэр! – кричит он кому-то из сослуживцев. – Вон там еще две бесхозные лодки. Пригнать их к берегу?

Другой инквизитор смотрит сперва на нашу с Виолеттой гондолу. Я морщусь, напоминая себе, что нужно держать иллюзию.

– Пустая, – говорит второй солдат. Он небрежно машет рукой и отворачивается. – Оставь, пусть себе плывут. Лучше помоги мне управиться с этими мальфетто. Когда шторм закончится, гондольеры сами отыщут свои лодки где-нибудь на канале.

Шевелиться мне нельзя, иначе меня могут заметить, но, как только инквизитор отворачивается, я приподнимаю голову и бросаю взгляд вдоль дороги среди лачуг. Вдалеке успеваю приметить одетых в лохмотья, запуганных мальфетто, которые склоняют головы перед проходящими солдатами. От этого зрелища возникает спазм в животе. Надеюсь, и у меня получится сделать то, чем занимается Раффаэле.

Мы продолжаем движение. Стены приближаются, наконец становятся различимыми отдельные камни кладки, омытые дождем и оттого потемневшие. Уже наступила ночь. Под дождем выстояли всего несколько факелов и фонарей, они-то и позволяют хоть немного разбирать дорогу. Виолетта, сидящая впереди, зашевелилась под покровом невидимости.

– Ворота подняты, – говорит она мне.

Я вглядываюсь в даль. Ворота действительно подняты, чтобы вода уходила в канал и не затапливала город, а за воротами начинаются внутренние кварталы Эстенции – я вижу мощеные улицы и арки в домах. Устроенные в городе торжества из-за дождя поутихли, и на мостовых валяется множество помятых бумажных фонариков. С балконов свисают разноцветные флаги, вымокшие и безжизненные.

Рядом с замыкающими канал воротами ходят два инквизитора. Глаза их направлены на воду. Кроме них, больше никого.