Общественное животное. Тайные источники любви, характера и успеха - [22]
Обезьяны в Парме не только на уровне нейронных сигналов имитировали наблюдаемые ими действия, они также подсознательно оценивали стоявшие за этими действиями намерения. Нейроны интенсивно разряжались, когда человек брал стакан, чтобы отпить из него, но активность нейронов оказывалась намного ниже, если стакан брали не для питья, а чтобы его вымыть. Мозг обезьяны молчал, если исследователь>{69} делал вид, что берет с тарелки изюм, но разряды тотчас появлялись, если он брал изюм на самом деле. Если обезьяны видели, как человек рвет на части лист бумаги, то их нейроны разряжались определенным образом. Но они разряжались точно таким же образом, если обезьяна просто слышала звук разрываемой бумаги. Таким образом, это не была простейшая имитация типа «обезьяна видит – обезьяна повторяет». Вид реакции мозга был тесно связан с целью, подразумеваемой действием. Иногда мы априори считаем, что ментальный процесс восприятия действия отличается от ментального процесса оценки действия. Но в приведенных примерах процессы восприятия и оценки тесно и неразрывно связаны друг с другом. Эти нейроны входят в одну и ту же>{70} систему восприятия, в одни и те же сети.
После пармских опытов многие ученые, в том числе Якобони, считают, что им удалось найти зеркальные нейроны и у человека. Зеркальные нейроны человека>{71} помогают нам интерпретировать намерение, связанное с действием, хотя, в отличие от обезьян, люди посредством зеркальных нейронов способны имитировать действия и без определения стоящей за ними цели. Мозг женщины реагирует разрядом определенной формы, когда она видит, как кто-то берет двумя пальцами за ножку бокал вина, но разряд будет иным, если кто-то точно тем же жестом двумя пальцами возьмет зубную щетку. Женский мозг реагирует определенным образом на речь другого человека, но совершенно иначе – на невнятную болтовню обезьян.
Когда зрители кино наблюдают погоню, их мозг реагирует так же, как если бы гнались за ними, хотя и с меньшей интенсивностью, чем он реагировал бы, если бы за ними гнались в реальности. Когда Гарольд видит, как Джулия любовно смотрит на него сверху вниз, он, вероятно, воспроизводит активность ее мозга и узнает, как чувствуют любовь.
Гарольд растет всеядным, неразборчивым имитатором, но это помогает ему во многих вещах. Кэрол Эккерман>{72}, профессор психологии в университете Дьюка, провела исследование, предположив, что чем больше ребенок играет в имитационные игры, тем скорее он научится говорить. Таня Чартранд>{73} из университета Дьюка и йельский психолог Джон Барф обнаружили, что чем больше два человека подражают движениям друг друга, тем больше они друг другу нравятся, а чем больше они друг другу нравятся – тем больше подражают друг другу. Многие ученые считают, что способность подсознательно разделять чужую боль – необходимый элемент эмпатии, а именно она лежит в основе морали и нравственности.
Учение о зеркальных нейронах находится пока в стадии становления, но уже сейчас эта теория позволяет нам объяснять феномены, с которыми мы сталкиваемся ежедневно, особенно в отношениях между родителями и детьми. Сознание и разум одного человека активно проникают в сознание и разум других людей, и наоборот. Мозг одного человека формирует многочисленные связи с мозгом других. У разных людей могут возникать одинаковые мысли и чувства, передающиеся по невидимым сетям, наполняющим пространство между людьми.
Однажды, несколько месяцев спустя, Джулия, Роб и Гарольд сидели за столом и обедали. Роб случайно уронил на стол шарик от настольного тенниса. Гарольд звонко, словно колокольчик, рассмеялся. Роб еще раз, уже нарочно, бросил шарик на стол. Гарольд широко открыл рот и прищурил глаза. Затем, трясясь всем телом и наморщив лобик, мальчик заливисто захохотал. Роб поднял шарик над столом и задержал его в руке. Гарольд и Джулия застыли в ожидании. Роб выпустил шарик, и он несколько раз отскочил от стола. Гарольд захохотал пуще прежнего. Он сидел в своей пижамке, прижав ручки к бокам, и восторженно смеялся. Роб и Джулия сами смеялись до слез вместе с сыном. Роб принялся снова и снова бросать шарик на стол. Каждый раз Гарольд застывал в радостном оцепенении, ожидая, когда шарик упадет на стол, а дождавшись, буквально визжал от восторга, тряся головкой в такт смеха, и обводил лица родителей сияющим от счастья взглядом. Роб и Джулия визжали вместе с сыном, невольно подражая ему.
Это были лучшие моменты их жизни – игра в прятки с непременным «ку-ку», борьба и возня на полу. Иногда, переодевая Гарольда, Джулия брала в рот губку, которой протирала ребенка. Гарольд каждый раз хватался за губку и, весело смеясь, старался запихнуть ее в рот Джулии. Гарольд раз за разом повторял сеанс предсказуемого удивления, которое неизменно доводило его до экстаза. Игры внушали ему чувство власти над миром – с каждым разом он начинал все лучше и лучше понимать, как этот мир устроен. Игры давали ему ощущение – и это была чистая радость для ребенка – совершенной синхронизации с мамой и папой.
