Общение с собой. Начала психологии активности - [47]
В медицинской литературе появлялись сообщения о том, что у больных, надолго прикованных к постели, находящихся на искусственном дыхании или в гипсовом корсете, появлялись такие психические расстройства, как беспокойство, бред и галлюцинации, медикаментозному лечению не поддающиеся, но быстро исчезающие после общения с людьми или даже после такой «информационной стимуляции», как радио или телевидение.
В повседневной жизни недостаток информационной стимуляции конечно же не достигает тех уровней, когда развиваются бред и галлюцинации. Чаще всего нарушения проявляются трудностями сосредоточения, концентрации внимания, затруднениями в решении логических задач, интеллектуальных проблем. Результаты экспериментов в условиях чувственной изоляции показали, что при определенной длительности одиночества снижается способность к целенаправленному мышлению. Именно творческие задачи, требующие активных рассуждений, новых идей и оригинальных подходов, оказываются в этих условиях для человека непосильными.
Более того, серьезно страдает при монотонии даже, казалось бы, рутинная операторская деятельность. Управляющие движения теряют плавность, появляются неоправданные паузы, увеличивается число пробных движений, увеличивается время реакции на экстренный сигнал. Операторы в большинстве своем перестают замечать и придавать значение увеличению количества ошибок слежения.
Одиночество — следующий вид трудных состояний. Они вызываются недостатком внешней стимуляции физического и социального характера. В человеке, как существе социальном, исторически развивавшемся в больших группах, филогенетически закрепилась потребность к постоянному общению с себе подобными. Поэтому потеря контактов с другими людьми, длительное одиночество представляют для него серьезный фрустрирующий фактор. Общение человека с самим собой особенно обостряется в условиях одиночества. Различают абсолютное и относительное одиночество. Первое встречается сравнительно редко и, если исключить специальные эксперименты. — чаше всего бывает следствием несчастных случаев (обвал в шахте, происшествие в безлюдной местности, на море и т. п.).
Для относительного одиночества жизненных предпосылок оказывается значительно больше. По продолжительности, степени изоляции и по своему происхождению формы относительного одиночества могут быть самыми разнообразными. Так, например, в условиях относительного одиночества протекают многие виды профессиональной деятельности, когда общение с другими людьми осуществляется лишь эпизодически (летчики-истребители, водители автотранспорта, космонавты и т. п.), О различных степенях относительного одиночества можно говорить и в тех случаях, когда оно возникает из-за нарушения привычных коммуникативных связей. Бывает, что человек по тем или иным причинам лишается социального общения и на протяжении какого-то времен» не может (не хочет) непосредственно и полноценно контактировать с другими людьми (болезнь, критическая ситуация, пребывание в иноязычной среде). В этих условиях актуальность общения с самим собой значительно повышается. Обостряется необходимость самостоятельной критической оценки своего состояния, правильности принимаемых решений, качества деятельности. Вне общения с другими людьми, естественно, становится значительно сложнее корректировать свой образ мыслей, поступков, настроения.
Наиболее ярко основные черты одиночества проступают, когда человек длительное время находится в таких естественных условиях, которые ограничивают его общение с другими людьми, как, например, спелеологи, одиночки мореплаватели. Моделью такого рода условий можно считать индивидуальную изоляцию в лабораторных условиях. Она содержит все признаки строгого одиночества: сенсорную депривацию, социальную депривацию и фактор «заключения».
Сенсорная депривация связана со снижением интенсивности и уменьшением разнообразия притока раздражителей, поступающих из внешней среды. Социальная депривация обусловлена отсутствием возможности общения с другими людьми, или же общение возможно лишь со строго ограниченным контингентом людей. В этом случае человек не получает привычной социально значимой информации, не может реализовать чувственно-эмоциональные контакты, которые возникают при общении с другими людьми. Характеризуя недостаточность сенсорного притока, известный американский психотерапевт Э. Берн вводит понятие «структурирование времени». «Структурный голод столь же важен для жизни, — считает он, — как и сенсорный голод… Структурный голод связан с необходимостью избегать скуки… Если скука, тоска длятся достаточно долгое время, то они становятся синонимом эмоционального голода и могут иметь те же последствия. Обособленный от общества человек может структурировать время двумя способами: с помощью деятельности или фантазии»[83].
Термин «структурирование времени», на наш взгляд, недостаточно точно отражает сущность психологического явлении, определяемого им. Будет точнее под этим термином подразумевать наполненность времени деятельностью, ибо только деятельность и структурирует поток бодрствующего сознания. Фантазии же, о которых говорит Берн, это ведь тоже своеобразная деятельность. Поэтому в дальнейшем мы будем вместо словосочетания «структурирование времени» употреблять выражение «наполненность времени». Такое уточнение более верно, потому что общение с собой и как психическая деятельность по реальному управлению собственной личностью, и как фантазия — «общение в памяти» или же грезы «на заданную тему» — представляет собой мощный способ именно наполнения времени деятельностью. Умение занять себя, найти форму общения, деятельности играет особенно важную роль в экстремальных условиях жизни. Рациональное использование избытка свободного времени в вынужденном одиночестве позволяет сохранять на вполне приемлемом уровне даже биологические функции организма. Возьмем в качестве иллюстрации этого положения случаи из практики одиночного заключения, описанные Львом Разгоном. «Мой тюремный день был расписан почти по минутам, — пишет он. — Я одновременно сочинял несколько книг: в разное время дня — разные книги. Я их придумывал по страницам, главам, частям. Иногда — как будто я сидел за столом, за бумагой — я подолгу задумывался над какой-нибудь фразой, словом… Одной из этих «книг» были мои воспоминания о годах детства. Она так тщательно «написалась» в голове, что в лагере, во время моей ночной работы нормировщиком, я ее очень быстро, без всяких помарок, перенес в толстую общую тетрадь, присланную мне из Москвы… Другая сочиненная в голове книга называлась «Легенда о Сталине». Надо сказать, прелюбопытная получилась книженция! У меня были довольно солидные источники информации, побольше, чем у многих его биографов. Кроме того, я не обязан был соблюдать в отношении своего героя видимость научной объективности… Я почти закончил эту «Легенду». Но на бумаге не восстановил, и она ушла в небытие.
