Обручев - [59]

С таким обозом он решил отправить жену и детей. В управлении уверяли, что путь совсем безопасен. Казаки надежны, злоумышленники знают, что ящики с золотыми слитками прикованы ко дну повозок и быстро ими не завладеть... За последние несколько лет не было ни одного нападения на караваны.

Лиза не возражала. Но последний взгляд ее, когда обоз уже тронулся, он не может забыть. Была в нем и печаль, и ласка, и... упрек. Или это ему только показалось? Порой он спрашивает себя, не слишком ли беззаботно доверил три драгоценные жизни двум казакам и всем превратностям долгого пути? Ведь дорога продлится больше месяца, а дети так малы...

Впрочем, Лиза предприимчива и мужественна. Конечно, и она и дети доедут благополучно!

Через неделю он отправился в путь и на этот раз увидел всю ширь Байкала, пересекая его на пароходе. Раньше ему приходилось наблюдать только часть озера — Малое море. Это было во время поездки на остров Ольхон.

Дальше ехали по купеческому тракту, так называется дорога, проложенная кяхтинскими купцами для перевозки чая из чайной столицы — Кяхты. Там, в Кяхте, он должен был остановиться в доме Лушникова, богатого чаеторговца. Он знал, что дом этот так же гостеприимен, как и богат. У Лушниковых останавливались Пржевальский на пути в Центральную Азию, Потанины, Ядринцев и Клеменц во время своих путешествий.

Но, конечно, явиться к незнакомым людям ни с того ни с сего было бы неудобно. Как удачно вышло, что в Иркутске он познакомился с Иваном Ивановичем Поповым, женатым на дочери старого Лушникова!

Попов работал в иркутской газете и Восточно- Сибирском отделе Географического общества. Приветливый, милый человек... Но в прошлом его есть некоторая таинственность. Ходят туманные слухи, что Попов, скромнейший Иван Иванович, — один из самых бесстрашных революционеров. Говорят, он был так законспирирован, что деятельность его не вскрылась на следствии, когда его арестовали. В Сибирь его отправили только по подозрению «в причастии»... Если бы жандармы знали о нем всю правду, не избежать бы ему долгосрочной каторги, а то и смертной казни.

Рассказывают также интересные подробности о женитьбе Попова. Он был сыном бедняка и всю жизнь нуждался. Полюбил курсистку Лушникову и сделал ей предложение, девушка согласилась. Он знал, что отец ее какой-то сибирский купец, но мало ли в Сибири мелких купцов... Когда его выслали и он с женой отправился в Сибирь, его поразили великолепные лошади и медвежьи шубы, высланные тестем навстречу молодым. Измученные долгим зимним путем, они поздним вечером добрались до Кяхты и после горячей бани сейчас же крепко уснули. А проснувшись утром, Попов увидел себя во дворце. Драгоценные ковры, красное дерево, великолепные картины, дорогая китайщина... Только тут он узнал, что женился на дочери крупнейшего кяхтинского миллионера.

Тесть его был весьма просвещенным человеком, в молодости дружил с декабристами, многочисленным служащим жилось у него хорошо, он не жалел денег на всякие общественные начинания. Зятя встретил очень ласково...

Возможно, все это так и было. Старик Лушников действительно сказочно богат, очень образован и прост в обращении.

А какое необыкновенное место Кяхта, эта слобода Троицко-Савска, но слобода, полностью подчинившая себе город. Она соседствует с бескрайними степями Монголии, а рядом с ней вырос китайский город — Маймачен. Здесь смешались русская, китайская и монгольская культуры. Кяхта — резиденция крупных чаеторговых фирм. Сюда тянутся бесконечные караваны из Китая. Мерно покачиваясь на высоких ногах, позванивая медными боталами, мягко вышагивают верблюды по длинному пути через степи и горы и несут в Кяхту тюки с китайским чаем. Здесь происходит «перевалка» товара. В Гостином дворе чай сортируют, тюки, или «цыбики», зашивают в сырые бычьи шкуры шерстью внутрь, чтобы товар не подмок в дороге, и отправляют его в Россию. Весь китайский чай идет через Кяхту, и байховый — рассыпной и плиточный — прессованный. И пьет его вся Россия: душистый цветочный подается в прозрачных фарфоровых чашечках на аристократических приемах, кирпичный заваривается в крестьянских избах, в монгольских юртах, северных чумах...

Когда караваны с чаем приходят из Китая, в Кяхте начинается оживление. Во дворах у купцов суета, ревут верблюды, ржут маленькие степные лошадки, тут повозки, коляски, пестро раскрашенные китайские паланкины, люди с длинными коромыслами, на которых висят корзины... Снуют русские молодцы — служащие купеческих фирм, монголы в красных и желтых кафтанах, китайцы в синей бумажной одежде...

Из открытых окон белого особняка слышится музыка. Кто-то уверенно, с блеском играет сонату Бетховена, а у ворот того же дома тянет свою монотонную песню сидящий на корточках монгол.

— Здесь найдете все, — говорил Обручеву Попов, — культуру европейца и быт кочевника... Каменную бабу с непонятными надписями перед зданием женской гимназии, шампанское высшего качества и кислое кобылье молоко, трюфели и вяленое мясо, вытащенное из-под потника седла, парижский туалет от Ворта и меховой кожух, который его владелец не снимает всю жизнь.