Обретённая память - [13]

Даррен улыбнулся, но очередной приступ боли заставил его вздрогнуть.

— Знаешь, для этого у нас есть медсёстры, — сказал доктор Бала, когда они вышли из палаты Даррена.

— Что вы имеете в виду?

— Дружескую болтовню. Мы должны успокаивать, но не следует перебарщивать, изображая доброго доктора.

— Я не притворялся. Я просто подумал, каково ему сейчас. Это должно быть чертовски страшно. Большая больница. Много врачей, которые говорят непонятную чепуху.

— Да, я знаю, и не думай, что мне всё равно, но на самом деле ты должен иногда выдерживать хоть какую-то дистанцию. Знаешь, это тяжёлая работа. — Доктор Бала засмеялся и сильно хлопнул Оуэна по плечу — это был один из его фирменных жестов. — А теперь я хотел бы, чтобы ты осмотрел ещё одного пациента, джентльмена из седьмой палаты. Этот очень странный. Поступил пятнадцать минут назад. Один из наших водителей «скорой помощи» обнаружил его у входной двери.

Они подошли к кровати следующего пациента, молодого человека не старше двадцати пяти лет. Он был покрыт сажей и чёрным пеплом, но не обожжён. На нём не было рубашки, на рану на груди была наложена повязка.

— Кто вы? — спросил молодой человек.

— Это доктор Харпер, — сказал доктор Бала. — Доктор Харпер, это Майкл. Майкл, вам не трудно будет рассказать доктору Харперу о том, что вы только что рассказали мне, о вашем несчастном случае?

— Это был не несчастный случай, — торжественно заявил Майкл. — Не несчастный случай. Они бомбили нас. Они бомбили город. Я не мог это остановить. Бомбы просто продолжали падать.

— И когда это было, Майкл?

— В 1941-м, — просто ответил Майкл.

Доктор Бала повернулся к Оуэну и приподнял одну бровь так, чтобы Майкл не видел.

— Майкл был на Невилл-стрит, в Риверсайде, во время блица.

— Где я сейчас? — спросил Майкл. — Я спал, правда? Это был сон?

— Возможно, — сказал доктор Бала. — Вполне возможно. Вы можете назвать доктору Харперу дату своего рождения?

— Да. Первого апреля 1929 года.

Доктор Бала снова повернулся к Оуэну.

— 1929-й, — сказал он. — Майкл сказал, что в 1953 году что-то произошло, и что после этого он обнаружил себя в 1941 году во время блица.

— Прекратите так говорить, — сказал Майкл. — Как будто я… как будто я сошёл с ума.

Его голос задрожал, а глаза наполнились слезами.

— Я просто хочу проснуться, — сказал он. — Я просто хочу снова проснуться у себя дома. Я просто хочу, чтобы это прекратилось.

— Хорошо, Майкл. Я скоро пришлю одну из наших медсестёр. Мы вам поможем, — сказал доктор Бала, после чего положил руку на плечо Оуэна и вывел его из палаты.

— Ну? — поинтересовался он.

— Шизофрения? — предположил Оуэн. — Я имею в виду… Параноидальный бред, сдвиги… Это ведь может быть шизофрения, верно?

— Ставить диагнозы — не твоя задача, но, думаю, это хорошая догадка. Что ты будешь делать?

— Что вы имеете в виду?

— Каковы твои дальнейшие действия? У него очень лёгкие ранения. Рана на груди… обломок дерева… травма была поверхностной, и он получил лечение.

— Проверить, нет ли у него сотрясения?

— Да. Уже сделано. Что дальше?

— Вызвать психиатра.

— Хорошо. И?..

— Вы хотите честный ответ?

— Конечно.

— Я бы отправил его в психиатрическое отделение госпиталя святой Елены. Нет смысла держать его здесь, если он получил лечение, и он чокнутый, как ведро с лягушками.

— Пожалуй. Хотя я не уверен, что использовал бы твой жаргон.

Оуэн замолчал. Куда делось то сочувствие, о котором они только что говорили? Теперь он подшучивал над чьим-то безумием, хотя было совершенно ясно, что парень ужасно напуган. То, что он говорил, не могло быть правдой, но для него это была чистая правда.

— Как вы считаете, с ним всё будет в порядке? — спросил Оуэн.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, в больнице святой Елены. Я имею в виду, что с ним будет дальше?

— Возможно, он уже состоит где-то на учёте, или у него есть семья, которая за него беспокоится. Маловероятно, что он останется там надолго. Важно то, Оуэн, чтобы ты забыл о нём, как только он выйдет за дверь. Это нелегко, я знаю, но это важно. Если ты врач, то за любой отрезок времени ты увидишь сотни таких пациентов, как он, одинаково сумасшедших, одинаково безумных. Ты не можешь беспокоиться из-за них всех.

* * *

— Ты встречался с ним? — спросила Тошико.

Оуэн кивнул.

Они были в прозекторской, Оуэн стоял там, прислонившись к дальней стене.

— Я не мог ничего сказать. Я… я не знал, что сказать. Что, если он здесь из-за меня? И ещё не только это, там было что-то ещё…

— Что?

Оуэн сделал глубокий вдох, выдохнул и покачал головой.

— Это глупо, в самом деле. Я хочу сказать, действительно, в самом деле глупо. Как долго я был врачом? Я всякое видел. Назови что угодно — я это видел. Ко мне поступали люди, практически не похожие на людей вообще, не говоря уж о живых. Ожоги, автокатастрофы, колотые, резаные, огнестрельные ранения. Всё это было.

— О чём ты?

— Это случилось в тот день, — сказал Оуэн. — В тот же самый день. Сначала я разговаривал с Дарреном Лукасом, мальчиком, который попал под машину, потом побеседовал с Майклом, сумасшедшим парнем, который был в 1941 году. Я говорил о Майкле весь день, с другими врачами и медсёстрами. Я почти забыл про Даррена. — Он замолчал. — Ему было всего девять.