Обретение крыльев - [100]

На прошлой неделе Скай сочинила песенку и распевала ее в саду. «Госпожа наша Мэри очень злая кошелка. Эх, огреть бы ее хорошенько метелкой». Я просила: «Не пой, у Гектора есть уши». Но Скай никак не могла отделаться от песенки. Кончилось все железным намордником. Его надевали на раба за воровство еды, но и за болтовню тоже, как выяснилось. Скай держали четыре мужика, в рот ей засунули зубцы, а потом застегнули приспособление на затылке. Она так громко кричала, что я прикусила щеку и рот наполнился медным вкусом крови. Два дня она не могла говорить и есть. Спала сидя, чтобы железо не порезало лицо, а когда со стоном просыпалась, я подкладывала под край затычки мокрую тряпку, чтобы Скай смочила губы.

Я вышла из винного магазина, перед глазами стояли ранки на губах сестры – после этого происшествия она перестала петь. От тяжелых воспоминаний меня отвлекли крики и запах гари.

Над старой биржей поднимался столб черного дыма. Первое, о чем я подумала: «Денмарк. Город наконец загорелся, как он хотел». Я подобрала юбку и, отталкиваясь тростью с кроликом от булыжников, заспешила вперед. В корзинке звенели бутылки с виски. Боль отдавалась в бедре.

На углу Брод-стрит я остановилась. То, что я приняла за пожар, оказалось огромным костром перед биржей. Вокруг него толпился народ, а на ступенях биржи стоял почтовый служащий и швырял в пламя пачки бумаг. Каждый раз, когда падала пачка, взметался ввысь пепел и ревела толпа.

Я не понимала, чем толпа так взбудоражена, и мне очень хотелось это выяснить, но я вспомнила, что маленькая госпожа наказывает кнутом опоздавшего раба точно так же, как и заблудившегося.

Я плелась с опущенной головой и заметила на земле листовку, подпаленную и растоптанную. Наклонилась и подняла ее.

«Послание духовенству южных штатов. Сара М. Гримке».

Я остановилась как вкопанная. Сара. «Сара М. Гримке».

– Отдай листовку, черномазая! – рявкнул старый лысый мужик, от которого несло кислятиной. – Дай сюда!

Взглянув в его красные слезящиеся глаза, я сунула находку в карман. На ней было имя Сары, ее слова. Пусть сжигают остальные бумаги, эту они не получат.

В тот вечер Скай и Гудис подойдут к моей кровати и скажут: «Подарочек, о чем ты думала? Надо было отдать ему листовку». Но что сделано, то сделано.

Я не обратила на мужика внимания, повернулась и пошла прочь, подальше от его вони и загребущих лап.

Он ухватился за ручку корзины, дернул. Я потянула ее к себе, но он не отпускал.

– И что ты вообразила? – покачиваясь, спросил он. – Что я отпущу тебя с этим?

И тут полупьяный идиот заметил в корзине бутылки виски, лучшего в Чарльстоне. Он облизнулся.

– Вот, возьми выпивку, – предложила я, – а я заберу книжечку.

И отдала ему корзину. А потом, прихрамывая, пошла прочь вместе с моим хитрым кроликом и смешалась с толпой.

Маркет-стрит осталась позади. Солнце разливало по гавани оранжевые отблески, ограда сада отбрасывала зеленоватые тени. Взад-вперед по улице мчались пролетки, запряженные лошадьми.

Я не торопилась. Я знала, что меня ожидает.

Недалеко от усадьбы Гримке я увидела пароходную пристань и белое оштукатуренное здание с вывеской над дверью «Пароходная компания Чарльстона». Мужчина с карманными часами в руке запирал дверь. Когда он ушел, я спустилась на пристань и села, укрывшись за деревянными ящиками, понаблюдала за ныряющими пеликанами. Затем вынула книжечку из кармана, с ладони слетели хлопья сажи. Над некоторыми фразами пришлось потрудиться. Спотыкаясь на том или ином слове, я пристально всматривалась в буквы, пока не проявлялся смысл. Это напоминало поиск картинок в облаках.

Достопочтенные друзья!

Обращаюсь к вам как раскаивающаяся рабовладелица с Юга, безоговорочно признающая тот факт, что негр не раб, которым можно владеть, а человек милостью Божьей…

* * *

Маленькая госпожа приказала высечь меня кнутом при свете луны.

Когда поздно вечером я появилась у ворот без привозного виски и денег, она велела Гектору позаботиться обо мне. Было темно, на черном небе проступали яркие, словно вырезанные из олова, звезды, и светила полная луна. Фигура Гектора отбрасывала на земле четкую тень. Он снял с пояса кнут из бычьей кожи.

Я всегда черпала силы у матушки, а она умерла.

Гектор привязал меня за кисти рук к столбу крыльца кухонного корпуса. Последний раз меня секли за то, что я училась читать, – одна плеть, на сладкое, как говорили у нас, – и Томфри привязывал меня к этому самому столбу.

На этот раз десять плетей. Цена за то, что читала написанное Сарой.

Я ждала, повиснув спиной к Гектору. Мне было видно, как Гудис скрючился в тени у ограды огорода, а Скай притаилась около кухни. Глаза ее сверкали, как у ночного зверька.

Я зажмурилась, чтобы отгородиться от этого мира. Зачем он нужен? Зачем вообще все это?

Первый удар обжег, словно в спину вогнали раскаленный штырь. Я услышала, как трещит хлопок платья, и почувствовала, как разрывается кожа. Земля ушла из-под ног.

Я не удержалась и завопила. Я закричала, чтобы разбудить Господа.

Мне ясно вспомнились слова из Сариной книжечки. «Человек милостью Божьей».

Я представила себе пароход. Увидела, как поворачивается его колесо.