Обретение девственности - [3]
17.09.2009
«Пошли на хуй»
Четвертого механика Юру Колбкова на судне сношали все кому не лень. И капитан, и «дед», и помполит. Даже боцман пытался. А все потому, что работал Юра первый месяц. И что не случись — кто виноват? Колобков! Подать сюда Колобкова. И давай его и в хвост и в гриву. Вообщем — в рот ему пароход, а в жопу якорь.
Устал Юра от всего этого. И самое главное, Юра был блатной, сын большого московского морского чиновника, а мафия судовая этого не прочухала.
И вот, однажды, после вахты и обеда, Юра весь в белом, обзвонил капитана, деда и помпу. Пригласил их к себе в каюту. Поговорить. Они с радостью, бегут. Воспитывать, так сказать, молодого специалиста. Первым дед пришел, за ним капитан с помполитом. И боцман, с какой–то радости, в дверях каюты маячит. Юра всех рассадил, на диванчик. Вежливо так. Они сидят рядком, ждут, что он им скажет.
— Все собрались? — вежливо он их так спрашивает.
— Да, вроде все — дед ответил.
— Ну, так вот, а теперь, пошли вы все НА ХУЙ!!!
И тишина. Боцман первый отвалил, остальные молча за ним. Не смогли ему ни чего ответить.
Но отстали. Раз и навсегда.
13.01.2009
«Заработался»
Моторист газоэлектросварщик Потесов был сорокот. Сорокотами на флоте называли долго плавающих людей рядового состава. Кроме того — он был парторг. Серьезный и авторитетный.
Стояли в Архангельске, на городском рейде. Расписание вахт — как у причала. Штурмана с механиками на сутках. У остальных рабочий день. С девяти до восемнадцати. Потом свободен. Прыг в рейдовый катер и домой.
ГЭС Потесов отработал день, посидел немного с мужиками. Принял маленько. Поужинал. Зачем дома–то есть, если на судне можно? И засобирался на девятнадцати часовой катер. Катер опаздывал. На рейде стояло много судов.
В катере Потесова сморило. Водочка, возраст. Заснул, короче Потесов в катере, по дороге домой. Очнулся, когда катер о причальную стенку Красной пристани стукнулся. Глядь на часы — без двадцать пять девять. Запереживал. На работу опаздывает. И давай на катерников кричать. Мол, быстрее, все ж опаздывают. Привезли его во время, без десяти девять. Потесов скорее переодеваться в рабочее. У нас на флоте ведь как — раз ты в рабочей одежде — значит на работе. А чем ты там занят — не важно. Переоделся — и на развод, в машину, побежал.
Я на вахте в тот день стоял. Обход по судну делаю. В коридоре ко мне Потесов скромненько подходит и в пол голоса спрашивает:
— Что, мол, происходит?
А я понять не могу, чего ему от меня надо.
— Все в порядке — отвечаю.
— Да как в порядке — говорит он мне — начало десятого, а в машине никого?
— Ну и что? — спрашиваю я.
— Как ну и что? — волнуется Потесов — не порядок. Где все?
— Тут уже я волноваться начал.
— Кто все? — тупо переспрашиваю
— Ну все, мотористы? Боцмана не видать
— Да дома все уже… — осекаюсь я и начинаю медленно соображать.
— Гражданин Потесов — спрашиваю его — который час?
— Пятнадцать минут десятого — отвечает бравый ветеран.
— А может двадцать один час пятнадцать минут?
Потесов смотрит на меня, смотрит в иллюминатор. А там светло — белые ночи. Смачно ругается и уходит в каюту.
— В отпуск тебе пора — кричу я ему в след — заработался.
15.09.2009
«Одеколон — не самогон»
Одеколон — не самогон. Его с умом варить надо.
Теплоход «Уильям Фостер» подходил к порту Момбаса. Второй помощник собирал по всему пароходу пустые пузырьки из–под одеколона. Или похожие. На вопрос зачем — честно отвечал — потом узнаешь. Но шила в мешке не утаишь, как говаривал курсант Козлов, получая новые брюки в баталерке.
Мне не спалось. И в пять утра я решил попить чайку. Из буфетной я услышал стук стекла на камбузе. Стук стекла в принципе интересует любого моряка, тем более ночью, после двух месяцев рейса.
А вдруг?
Резко распахнув дверь камбуза, я обнаружил второго помощника. Воровато жмурясь, он прикрыл рукой поднос. На подносе стояла батарея бутылочек. Он их наполнял темной, синей жидкость. Жидкость варилась в котле. Слабо пахло лавандой.
Напевая: «Лаванда, горная лаванда…» я подошел к плите и вопросительно кивнул на поднос. Второй мучительно и жарко зашептал:
— Только ни кому не говори, это я одеколон варю. Для туземцев.
— Но зачем? — я ничего не понимал
— Как зачем? Для натурального обмена. Ты что, не знаешь? Дикий? Первый раз в Африке?
Пришлось признаться, что первый.
— Слушай сюда, деревня. — учил меня второй — в порт придем, на борту появятся разные менялы. Будут менять кофе, поделки разные.
— На что? — тупил я.
— Да на все. На мыло. Биг соп. Литл соп. На одеколон. Пафрюм.
Последнее слово второй выговорил с придыханием и нежно.
— Понял, село?
— Понял — сказал я и посмотрел на его сокровища.
— Ну — ну — заерепенился второй помощник — иди, сам чего–нибудь придумай.
— Дай хоть посмотреть — попросил я.
— На — второй с гордостью протянул мне флакон.
Я немного прыснул синей жидкости себе на ладонь. Жидкость не пачкала и отдавала лавандой.
— Секретный рецепт. Пахнет и не пачкает — с гордостью сказал второй — ну ладно, ладно, иди, не отвлекай. У меня еще дел полно. И после вахты отдохнуть надо.
С огромным чувством собственной не полноценности я побрел в каюту. Окинув взглядом убогое убранство практикантской каюты я понял, что не готов к встрече с Африкой. В каюте был полный голяк. Не было даже коврика. Из–под койки мрачно выглядывал огромный черный чемодан без ручки. Я беззаботно пнул свой чемодан и завалился спать.
Хронологий и четкого строя по должностям, флотам и датам не жди, читатель. Каждый рассказ самостоятелен. Вырви странички, сложи их, как хочешь. Можешь даже использовать. Понятно, на самокрутку… Дымок табачный – достойный реквием воспоминаниям военного пенсоинера. (Редактор, уважаемый, написано правильно. Убери свой красный карандаш. Как есть, так и читается, и пишется). Продолжение книги "HOMO Navicus, человек флота (Часть первая)" Книга содержит нецензурную лексику.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Весной 2017-го Дмитрий Волошин пробежал 230 км в пустыне Сахара в ходе экстремального марафона Marathon Des Sables. Впечатления от подготовки, пустыни и атмосферы соревнования, он перенес на бумагу. Как оказалось, пустыня – прекрасный способ переосмыслить накопленный жизненный опыт. В этой книге вы узнаете, как пробежать 230 км в пустыне Сахара, чем можно рассмешить бедуинов, какой вкус у последнего глотка воды, могут ли носки стоять, почему нельзя есть жуков и какими стежками лучше зашивать мозоль.
Перед вами книга человека, которому есть что сказать. Она написана моряком, потому — о возвращении. Мужчиной, потому — о женщинах. Современником — о людях, среди людей. Человеком, знающим цену каждому часу, прожитому на земле и на море. Значит — вдвойне. Он обладает талантом писать достоверно и зримо, просто и трогательно. Поэтому читатель становится участником событий. Перо автора заряжает энергией, хочется понять и искать тот исток, который питает человеческую душу.
Когда в Южной Дакоте происходит кровавая резня индейских племен, трехлетняя Эмили остается без матери. Путешествующий английский фотограф забирает сиротку с собой, чтобы воспитывать ее в своем особняке в Йоркшире. Девочка растет, ходит в школу, учится читать. Вся деревня полнится слухами и вопросами: откуда на самом деле взялась Эмили и какого она происхождения? Фотограф вынужден идти на уловки и дарит уже выросшей девушке неожиданный подарок — велосипед. Вскоре вылазки в отдаленные уголки приводят Эмили к открытию тайны, которая поделит всю деревню пополам.
Из сборника «Соло для оркестра». Чехословацкий рассказ. 70—80-е годы, 1987.
Генерал-лейтенант Александр Александрович Боровский зачитал приказ командующего Добровольческой армии генерала от инфантерии Лавра Георгиевича Корнилова, который гласил, что прапорщик де Боде украл петуха, то есть совершил акт мародёрства, прапорщика отдать под суд, суду разобраться с данным делом и сурово наказать виновного, о выполнении — доложить.