Обрести себя - [22]
Повернувшись на другой бок, Ион вновь словно провалился…
Какое счастье, что на свете существует сон. Погрузился в сновидения — и все беды позабыты…
Только на третьи сутки в полдень, вернулся дед Епифан. Один. Пеший. Не взглянув на Илиеша, присел рядом с раненым, пощупал его лоб и долго сидел так, поджав ноги и склонив голову на колени.
Наконец он сказал, не поднимая головы:
— Переправил ребят за Буг. Теперь один бог знает что с ними будет. Но я их переправил. Хозяин шалаша так и не приходил?
— Нет.
Илиеш хотел спросить о многом. Только очень уж мрачен дед. И все же не вытерпел:
— Ты не нашел повозку?
— Повозку? — переспросил старик, словно не расслышав. — Повозку? — И, обхватив голову руками, затих.
Ион пожаловался, что ему холодно. А между тем страшный зной палил все живое. Старик накинул на внука армяк, пощупал его лоб.
— Он горит, горит, как огонь, — бормотал дедушка, разматывая повязку на ноге Иона.
Нога вздулась, затвердела, как бревно. Вокруг раны были видны желтовато-сизые пятна. Натянутая кожа, готовая вот-вот лопнуть, водянисто блестела.
Дед Епифан поставил на костер жестянку из-под консервов, вскипятил воду.. Потом, когда кипяток немного остыл, принялся промывать рану. Теперь совсем отчетливо стали видны подкожные сизые пятна. Старик растерянно, с нескрываемым страхом глядел на них. Илиеш что-то спрашивал, но старик даже не слышал, все глядел оцепенело на загнивающую ногу.
Он хорошо знал, что означает эта блестящая синева на живом теле. Не раз встречался с ней в четырнадцатом году в лазарете, где некоторое время служил санитаром. Гангрена. До сих пор кровь леденеет при воспоминании, как она, словно вытягивая когти, ползла по телу раненых и пожирала столько молодых жизней. Иногда она действует молниеносно, иногда довольно медленно. Но результат один: смерть. Спастись от нее можно лишь одним способом. Он известен всем…
Бледное лицо Иона покрылось крупными каплями пота.
— Жарко…
Старик откинул куртку, заботливо вытер ему лицо.
— Ох, Ионикэ, Ионикэ. Чем может помочь тебе дедушка?!
«Лучше бы в меня попал тот осколок, — думал старик. — Я уже прожил свое. Бедная Лимпиада, много испытаний выпало тебе в жизни. Вот сижу как истукан и бессилен помочь ему. А он, бедняга, страдает».
Вдруг, очнувшись будто от толчка, дед решительно сказал:
— Илиеш, здесь недалеко, за холмом, я видел хутор. Пойду туда, поговорю с людьми, может, к кому-нибудь перенесем Иона.
— Иди.
Илиеш снова остался наедине с больным. Пришла ужасная мысль, что дедушка, может, не вернется сегодня, и опять им придется ночевать одним среди пустынного поля. Но дедушка вернулся, и значительно раньше, чем можно было ожидать. Илиеш вскрикнул от радости. Дед почему-то не ответил обычной своей улыбкой, обняв мальчика за плечи, отвел в сторонку и устало сказал:
— Все. С нами кончено, Илиеш. Бедный Ионикэ. Там в селе уже хозяйничают немцы.
Что значит «хозяйничают», Илиеш уже понимал. Ему не терпелось расспросить дедушку, кое-что самому рассказать ему. Но тот не дал возможности вставить даже словечко. Он говорил так, будто боялся, что если умолкнет, то небо обрушится на них.
Чутье подсказало Илиешу: дедушка говорил так много не потому, что соскучился по живому слову, а потому, что у него невыносимо тяжело на душе и этим он хочет заглушить свою боль. Скопилось столько, что старик уже не в силах сдержаться. Он рад был бы, если б Илиеш кое-что из сказанного и не услышал.
Постепенно голос старика стал гаснуть, усталость тянула его к земле. И понятно — ведь столько дней на ногах.
— Варево из череды на парном молоке успокаивает боль, — пробормотал он, засыпая. Поседевшая от времени и забот голова склонилась на плечо.
Все же он успел заметить:
— Илиеш, погляди, не нужно ли чего Ионикэ…
Потрескавшимися губами Ион что-то чуть слышно бормотал. Илиеш, не разобрав слов, решил, что тот хочет есть. Он намочил в воде последний кусочек засохшего хлеба и поднес больному. Ион с усилием повернул голову.
— Дедушка, — чуть слышно позвал он и опять впал в беспамятство.
Дед Епифан проснулся в сумерках и накинулся на Илиеша:
— Почему не разбудил меня? Как Ион?
— Опять потеет.
— Присмотри за ним, я еще раз сбегаю в село.
— В село? — поразился Илиеш. — Ты же говорил, что там немцы!
— Смотри за Ионом. Я быстро вернусь.
Давно Илиеш не слышал, чтобы дед говорил так сердито.
Он ушел в надвигающуюся ночь, и на Илиеша навалились тяжелые мысли. Ему припомнились сказки, в которых непослушных детей старики обычно оставляют в глухом лесу. Может быть, и дедушка решил поступить так же?
— Дедушка, — шептал мальчик, — дедушка…
Больной бредил. Илиеш намочил полотенце и положил ему на лоб. Незаметно подкралась ночь. В темноте все окружающее изменилось, приобрело странные очертания. И мальчику стало страшно. В нескольких километрах отсюда находятся фашисты, они уничтожают все на своем пути. Кто знает, может, дедушка уже в их лапах, может быть, какой-нибудь немец стоит за кустами, готовится броситься и на Илиеша. Иначе почему так шуршит трава? Сердце его сжалось, замерло, как улитка, когда дотронешься до ее рожек. И вдруг забилось так сильно, что, казалось, удары его слышны далеко вокруг. Илиеша охватила дрожь. Он поднял глаза к небу.
Мы — первоклетка. Нас четверо: я, Лилиана, Алиса и Мариора. У нас все общее: питание, одежда, книги, тетради — все, вплоть до зубных щеток. Когда чья-нибудь щетка исчезает — берем ту, что лежит ближе. Скажете — негигиенично. Конечно… Зато в отношении зубов не жалуемся, камни в состоянии грызть. Ядро нашей клетки — Лилиана. Она и самая красивая. Мы, остальные, образуем протоплазму… Но и я не обыкновенный кусочек протоплазмы, я — «комсомольский прожектор» нашего общежития.
Действие романа Анатолия Яброва, писателя из Новокузнецка, охватывает период от последних предреволюционных годов до конца 60-х. В центре произведения — образ Евлании Пыжовой, образ сложный, противоречивый. Повествуя о полной драматизма жизни, исследуя психологию героини, автор показывает, как влияет на судьбу этой женщины ее индивидуализм, сколько зла приносит он и ей самой, и окружающим. А. Ябров ярко воссоздает трудовую атмосферу 30-х — 40-х годов — эпохи больших строек, стахановского движения, героизма и самоотверженности работников тыла в период Великой Отечественной.
В книгу Семена Гехта вошли рассказы и повесть «Пароход идет в Яффу и обратно» (1936) — произведения, наиболее ярко представляющие этого писателя одесской школы. Пристальное внимание к происходящему, верность еврейской теме, драматические события жизни самого Гехта нашли отражение в его творчестве.
Марианна Викторовна Яблонская (1938—1980), известная драматическая актриса, была уроженкой Ленинграда. Там, в блокадном городе, прошло ее раннее детство. Там она окончила театральный институт, работала в театрах, написала первые рассказы. Ее проза по тематике — типичная проза сорокалетних, детьми переживших все ужасы войны, голода и послевоенной разрухи. Герои ее рассказов — ее ровесники, товарищи по двору, по школе, по театральной сцене. Ее прозе в большей мере свойствен драматизм, очевидно обусловленный нелегкими вехами биографии, блокадного детства.
Прижизненное издание для всех авторов. Среди авторов сборника: А. Ахматова, Вс. Рождественский, Ф. Сологуб, В. Ходасевич, Евг. Замятин, Мих. Зощенко, А. Ремизов, М. Шагинян, Вяч. Шишков, Г. Иванов, М. Кузмин, И. Одоевцева, Ник. Оцуп, Всев. Иванов, Ольга Форш и многие другие. Первое выступление М. Зощенко в печати.