Обреченный - [34]

— На Пушке? — осторожно предположила Галька.

— Можете не сомневаться.

— А если они встретились и полюбили друг друга на море, то обязаны адмиралу Нахимову?

— Ну да, конечно, Нахимову, Айвазовскому, Берингу… А если их любовь связана, скажем, с редакцией, то встретиться им можно у памятника первопечатнику Ивану Федорову.

— Как здорово!

— Кстати, а как вы насчет того, чтобы нам с вами встретиться у какого-нибудь памятника, а потом поужинать у меня дома?

Галька не ожидала такого поворота в разговоре с художником, она думала совсем о другом, потому вытаращила на бородатого глаза, никак не понимая, что он от нее хочет. Но идея, внезапно озарившая ее, была настолько замечательной, что она вмиг забыла о предложении художника.

На следующий день в газете было опубликовано короткое объявление: "Обреченный! Ждем тебя каждый день в 18.00 на Крымской набережной под мостом. Галька + Любовь".

Глава 33

Шелестов проводил свое первое занятие по горной подготовке со взводом специального назначения в учебном центре. Рослые парни в пятнистых комбинезонах смотрели на него, как на ископаемое.

— Вы на Эверест не поднимались, товарищ капитан? — спросил один из них.

— Это правда, что нас хотят переквалифицировать в горную роту? — спросил другой.

— А какая самая высокая гора на Кавказе? — поинтересовался третий.

В новой должности Шелестов почувствовал, что, наконец, начал заниматься своим делом. Он мог свободно рассказывать о горах часами и добрым словом вспоминал Стаса, благодаря которому обновил навыки скалолазания.

В общежитии, которое находилось в десяти минутах ходьбы от части, Шелестову дали комнату. Такой привилегией — жить в отдельной комнате — пользовался только инструкторский состав. Пустую комнату, в которой из мебели стояли лишь койка, шкаф и тумбочка, заполнить еще чем-нибудь оказалось для Шелестова достаточно сложным делом. Он приволок списанный стол, полку для книг и электроплитку, под койкой сложил несколько мотков веревки, репшнура и рюкзак с металлическим снаряжением.

В общежитии было в меру шумно и оживленно. По утрам начиналось столпотворение в районе умывальников, коридор сотрясался от топота ботинок с толстой рифленой подошвой. Днем на всех этажах зависала благостная тишина, а ближе к вечеру они снова наполнялись запахами и звуками жизни. На общей кухне толкались мускулистые мужики в тельняшках, дымили мясом, картошкой и яичницей; в душевых гремели тазы, усиленные эхом, разлетались по коридорам грубые словечки и выражения. В холе, переоборудованном под спортзал, кряхтели "качки", звенели блинами от штанги, с криками рубились в рукопашной каратисты, зверели около груш боксеры. Тенью, словно стыдясь своей немужской природы, скользили по коридору и исчезали в дверях комнат женщины.

В спортзал Шелестов не ходил, считая это бессмысленной тратой времени. На женщинах, как поумневший наркоман на опиуме, он поставил крест. С ними он с полной убежденностью связывал свою судьбу: жизнь или смерть. Вечерами он надевал наушники, чтобы не слышать доносящегося из коридора шума, и читал, лежа на койке. Библию он постигал медленно и с трудом, как когда-то в школе химию. Прочитав два, три абзаца, опускал тяжелую книгу на грудь и подолгу смотрел на трещину в потолке.

Глава 34

Конечно, она выбрала не самое лучшее место для свидания, но ей очень хотелось, чтобы оно чем-то напоминало то место, где она впервые встретила и полюбила Обреченного. Под огромным мостом на Крымской набережной было сумрачно и сыро. Бесконечным потоком по нему и под ним проезжали машины, их грохот многократно усиливался эхом. Из-под колес выплескивались фонтаны жидкой грязи, в ней были выпачканы все некогда белые опоры.

В день выхода газеты с объявлением Галька пришла под мост в пять-тридцать. До этого она успела прийти в парикмахерскую, сделать укладку и маникюр. В белом плаще, с короткой мальчишеской прической и ярко накрашенными губами она выглядела очень привлекательно. Пока она шла к мосту, проезжающие мимо машины сигналили ей, из окон высовывались восторженные лица, которые что-то выкрикивали насчет досуга и долларов. Галька верила своему предчувствию, оно почти всегда сбывалось. Сейчас внутренний голос говорил ей, что Обреченный уже стоит под мостом.

Сердце ее бешено колотилось, она переходила Москва-реку по мосту, смотрела вниз, но невозможно было увидеть того, кто стоял бы под мостом. Встречный ветер портил ей настроение, потому что рушил прическу, за которую она отдала четверть получки. Вдобавок, ее черные туфельки покрылись гадкими коричневыми капельками, и колготки были немного забрызганы.

У парка Горького Галька остановилась, протерла туфли носовым платком, выкинула его в урну и свернула к набережной, под мост.

Уже метров за сто она увидела, что за опорой мелькнула черная куртка, и внутри у нее что-то сжалось — то ли от страха, то ли от счастливого предчувствия. Рискуя споткнуться на разбитом асфальте, она не спускала глаз с черной куртки и вдруг ахнула, обманувшись. Обладателем черной куртки оказалась женщина. Согнувшись под тяжестью сумки, она стояла на обочине, пытаясь перейти дорогу.