Обреченный - [32]

— В прямом. Война, в которую нас впутали, не закончилась. Рано губы раскатывать, называть себя ветеранами да на девятое мая нажираться.

Разлила Алла. Генка едва пригубил и отставил стакан подальше от себя.

— Так что случилось? — не выдержал паузы Шелестов.

— Я расскажу, — как школьница подняла руку Алла. — Был у них строевой смотр, а потом они с ребятами пошли к "Полковнику", да, Ген? И там, значит, прицепился к ним торгаш с рынка… А ребята все в мундирах, все с орденами, без слов ясно, где служили. Так этот торгаш стал наезжать на них, что вы, мол, убийцы, и на ваших руках кровь чеченских детей, и все вы получите по заслугам.

— Да что ты мелешь! — поморщился Генка. — Не о каких детях он не говорил. Просто спросил, знаем ли мы, что такое кровная месть. Наглая рожа, курит и дым прямо в лицо пускает. Я ему слегка двинул. Ну, тут сразу весь рынок всполошился, и на нас человек двадцать ринулись. Володьке Кравченко, я тебе о нем рассказывал, глаз разукрасили, Сереге Белому губы немного разбили, ну, а в остальном по мелочам. Мы их тоже неплохо отмочили. Потом менты подъехали, но мы все замяли, а торгаши, кажется, им еще и денег отвалили… Но точку ставить мы не собираемся. Надо собраться и отметелить этих гадов по полной программе. Ты как, поддержишь нас?

Шелестов покачивал стакан в руке, глядя, как переливается в нем водка.

— Ты прости меня, дружище, но я уже отвоевался.

Генка посуровел, встал из-за стола, сделал шаг к окну.

— Я так и знал, что так ответишь… Знаешь, чем мы с тобой различаемся? — спросил он. — Вот чем, — и постучал себя кулаком по груди. — Вот этой болью. Может быть, тебе и в самом деле повезло, что ты ничего не помнишь. Чего не помню, то было не со мной, да? А вот куда мне от памяти деться? Половина разведроты, которая под Грозном полегла, вот здесь, под сердцем, осталась. Куда мне от парнишек тех деться? Как забыть цинковые гробы и помертвевшие глаза вдов и матерей?

Генка стал ходить по комнате, сунув руки в карманы. На его глазах блестели слезы.

— Ты, Сань, не обижайся на меня, но ты меня все равно не поймешь. Считаешь, что мы должны забыть о войне? Не было ее — и все! Так? Ну, ответь, так или нет?

— Я хочу, — ответил Шелестов медленно, — я хочу вспомнить, но не могу…

Генка остановился и посмотрел Шелестову прямо в глаза.

— Не можешь или не хочешь?.. А я могу тебе помочь. Для этого немного надо.

— Что именно?

— Привести в порядок полевую форму, привинтить к ней все свои ордена и ждать.

— Чего ждать, Гена? Увольнения в запас?

— Нет, не увольнения в запас. А команды. А потом встать вместе с нами в строй.

— А для чего это все?

— Для того, чтобы довести начатое дело до конца и смыть позор, который лег на нашу страну.

— А чем мыть будем?

— Кровью, Сашуля, кровью. Нас уже много, а тех, с кого сливать кровь будем — еще больше. Будет красивый бой и, поверь мне, не страшнее тех, в которых нам с тобой довелось бывать.

— А что потом?

— А потом — суп с котом! — Гусев усмехнулся. — Будем наводить новый порядок в стране. Будем очищать ее от чужеземцев. Ну, так что?

— Тебе не надоело, Ген, искать врагов? Пора уже мириться, да прощать обиды, а ты все оружием бряцаешь.

Генка зло усмехнулся.

— Какие, однако, мы стали добренькие! Со всякой швалью, которая заполонила нашу страну, мириться хочешь? Дождешься, что они заполонят все вокруг, и Москва превратится в один огромный восточный базар!

Разговор не клеился. Шелестов молчал. Генка, щелкая костяшками пальцев, бродил по комнате. Алла что-то готовила на кухне. Генка вышел в прихожую, вынес оттуда какое-то тряпье и кинул его Шелестову.

— Полюбуйся, что они сделали с моей курткой! А меня, как назло, пригласили на съемки ток-шоу. В чем мне теперь идти? В этом рванье?

— Одень мою, — предложил Шелестов. — А я к Алле пойду. Здесь рядом, к тому же у нее зонтик.

С Аллой разговор тоже получился скомканным. Она убирала тарелки со стола. Остатки коньяка разлила в два бокала.

— Значит, ты теперь будешь жить под Москвой? — говорила она тихим голосом, словно сама с собой. — Все, кранты нашей дружбе. Ты меня забудешь. Можно сказать, у нас последняя встреча… Так ведь? Почему ты не хочешь жить у меня?

— Я не хочу давать тебе надежду.

Она так и не притронулась к коньяку, вышла зачем-то в комнату. Вернулась, встала в дверях, прислонившись к косяку, и скрестила на груди руки.

— А может, ты и прав. Это сейчас кажется, что мне ничего от тебя не нужно, что давно угасли все надежды. А вдруг, все-таки, прирасту к тебе намертво? Как я потом буду без тебя жить? Под поезд кидаться?.. Спасибо, что ты подумал обо мне.

Шелестов долго смотрел в ее полные слез глаза, прежде чем вышел в прихожую. Одеваться не стал, помнил, что свою куртку пообещал Генке.

— Ты еще когда-нибудь приедешь ко мне? — тихо спросила Алла. Она вышла его провожать. По ее распаренным рукам стекала мыльная пена. — Ты ведь не оставишь меня, Айвенго?.. Ну что ж, и за молчание твое спасибо. А теперь проваливай.

Причем тут Айвенго? Меня ведь называли Обреченным, внезапно вспомнил Шелестов, когда за ним захлопнулась дверь, и вместе с этим именем пришло ощущение какой-то огромной утраты, с которой было связано все самое лучшее и чистое в его жизни.