Обреченный - [28]

Стас оставался внешне спокойным. Не меняя тона, он спросил:

— У тебя еще бывают головные боли?.. Нет? А когда были в последний раз?

— Когда меня шарахнули стамеской по башке.

— Ну, это понятно. А в Крыму? Когда там прекратились боли?

Шелестов не стал щадить Стаса:

— Когда я отвалил от вас.

Стас кивнул, задумался. Затем тверже повторил:

— Надо ехать.

Они вышли на улицу. Стас шел первым, Алла и Шелестов, под руки, за ним. Нервничая, ежеминутно поглядывая на часы, Стас ловил машину. Он был ошарашен новостью. «Это чудо! — повторял он. — Самое расчудеснейшее чудо!» Шелестовым овладевало легкое любопытство: Стас вел себя необычно, его уверенность в себе и легкая ирония исчезли бесследно, и теперь легко было заметить, что Козырев нервничает, что он, вероятно, впервые в жизни крупно промахнулся, а в чем заключается этот промах, Шелестову предстояло вскоре узнать. Алла погрустнела. Серьезного разговора с Шелестовым у нее не получилось, он и слышать не хотел о переезде в ее квартиру.

— Где тебя теперь искать? — спросила Алла у Шелестова.

Он достал из кармана троллейбусный билет, нацарапал на нем ручкой свой рабочий телефон и протянул ей.

В это время рядом с ними тормознул дряхлый "Запорожец".

— Чао, мадам! — попрощался Шелестов с Аллой и следом за Стасом сел в машину. — Звони! Генке привет!

Покусывая губы, Алла стояла на тротуаре, смотрела вслед машине и думала о том, что он стал совсем другим. Она не могла точно определить, что в нем изменилось, но поняла, что безнадежно утратила ту небольшую власть, которую когда-то над ним имела.

Глава 26

Даша не ожидала увидеть Шелестова в фойе института и не успела подобрать какие-нибудь естественные слова. Кроме банального "привет" не нашлось больше ничего. Никогда она еще не желала так сильно не видеть Шелестова и не говорить с ним. Стас будто не заметил ее смятения. Он, как нарочно, долго поддерживал беспредметный разговор, шутил о несмывающемся до сих пор загаре и кошмарных снах о мидиях. Даша что-то невпопад отвечала, Шелестов ограничился лишь каким-то вялым комплиментом в ее адрес и отвел глаза. Потом Стас спросил, на месте ли американцы и повел Шелестова к лифту. Когда они исчезли за его дверками, Даша почувствовала себя брошенной и не нужной никому.

Что происходило потом на восьмом этаже института, она не знала, но не уходила домой из-за любопытства. Два взрослых человека, с которыми она еще недавно спала в одной палатке, ела из одного котелка и участвовала в какой-то странной игре, теперь стали другими, непохожими на ее прежних спутников, теперь у них были свои проблемы, и она уже не была допущена к их решению. Это вызывало в ней зависть, легкую обиду и желание оставаться посвященной в их дела. Только вот Шелестов почему-то стал ей чужд и даже неприятен, будто его присутствие рядом напоминало ей о каких-то ее пороках и непростительных ошибках. К Стасу же она стала испытывать странный интерес, вызванный не столько его деланным безразличием к ней, как облетевшими весь институт слухами о дорогостоящей операции, которую Козырев подготовил для своего друга за свой счет. Она заметила — он сильно изменился, а точнее, изменилось ее представление о нем, как о всеобщем институтском любимце, избалованном вниманием и успехами, которые давались ему удивительно легко. Он оказался человеком, способным переживать и принимать близко к сердцу свои неудачи, быть бескорыстным и напрочь забывать о себе, когда надо было решать проблемы других людей. За внешне уверенным и любующимся собой кандидатом наук, стремительно шагающим по коридорам, Даша увидела зрелого мужчину, способного краснеть и тушеваться при встрече с ней. Но теперь он почти перестал с ней здороваться, пулей пролетал мимо регистратуры, даже не глядя в окошко, куда еще недавно заглядывал высокомерно, без тени сомнения, что осчастливит ее этим взглядом, и это перевоплощение было естественным, а не сыгранным, и потому волновало Дашу. Теперь уже она старалась чаще попадаться ему на глаза, одевалась подчеркнуто броско и ярко, так, чтобы это и сквозь белый халат было заметно. "Ошибаясь", она по три раза на день приносила ему истории болезни, адресованные другому врачу. Чаще всего кабинет Стаса пустовал, а если и заставала она его, то занятого беседой с американцами, профессором и другими врачами, и при этом всегда присутствовала Розалинда. В мгновения, когда Даша тихо прикрывала за собой дверь, старшая медсестра поворачивала голову в ее сторону и провожала ее взглядом отмщенной соперницы.

После таких бессловесных поединков, а точнее, зрительных оплеух, Даша с чувством ущемленного самолюбия вылетала в коридор, ощутимо хлопнув за собой дверью, лавиной спускалась в регистратуру, отпрашивалась с работы ввиду плохого самочувствия, кидала белый халат в шкаф и, перекинув сумочку через плечо, решительно направлялась туда, где ее всегда ждали и всегда были рады сходить с ней на концерт.

По дороге Даша быстро остывала, перспектива увидеть наскучившие лица становилась непривлекательной, и тогда она, злясь на себя и еще невесть на кого, круто сворачивала в парк. Там, схватив первую попавшуюся палку, в ярости раскидывала сваленные в кучу желтые листья.