Обреченное начало - [30]

— Ты жалеешь? — спросил он. — Скажи, что нет.

Она распахнула огромные, светлые, бездонные глаза.

— Нет, не жалею. Так хорошо быть с тобой. Так приятно. Знаешь что? Ничего приятнее со мной в жизни не случалось.

Он обнял ее, смеясь, заставил перекатиться на него. Она тоже смеялась, говорила:

— Мне больно!

— Вот видишь. Это не так приятно, если я делаю тебе больно. — Он замер. — Совсем недавно тебе было больно.

— Даже если больно, мне все равно было приятно. А потом, у тебя такие нежные руки. И ты весь… такой нежный. Знаешь что? Нет, это ужасно, что я скажу. Нет.

— Ну скажи.

— Тогда отвернись.

Он послушно приподнялся, сел на кровати, она тоже приподнялась, скользнула ему за спину, прижалась лицом к его голой спине. Она молчала. Она целовала его.

— Ну?

— Нет. Не могу.

— Ну скажи! Что ты хотела сказать?

— Твоя улыбка. Твои руки. Вот.

— Что «вот»?

— Я не смогу больше смотреть на них и не думать об этом. Никогда больше не смогу.

Он обернулся, прижал ее к себе. Он подумал внезапно — неизвестно, с какой стати — о своей комнате, о чучеле ящерицы, о ракушках в коробке из-под сигар. Он не хотел об этом думать. Что-то перевернулось у него в сердце. Она сразу же почувствовала, что с ним что-то произошло.

— Ты рассердился? Ты злишься из-за того, что я сказала? Наверняка злишься из-за этого. Больше не любишь меня!

— Конечно же, люблю. Люблю тебя больше всего на свете, и даже еще больше. Люблю тебя.

— Не двигайся. Оставайся рядом.

Он лежал, прижавшись лбом к ее обнаженным грудям, видел ее длинные белые ноги рядом со своими, ее плоский живот, ее смятую рубашку, брошенную на постели.

— Сегодня вечером без тебя, — сказал он, — я не смогу представить себе, что это было. Мне кажется, это не ты, а другая. Я хочу сказать, ты совсем не похожа на…

Она закрыла ему рот рукой.

— Не говори это.

Она притянула его лицо, поцеловала, не закрывая глаз.

— Я хочу вернуться домой, — сказал он. — Не знаю, что со мной. Это пройдет. Но мне нужно вернуться.

Она кивнула, встревоженная, но удержала его, когда он хотел отстраниться.

— Скажи, ты придешь?

— Когда?

— В четверг?

Он обещал. Она вдруг встревожилась еще больше:

— Тебе не захочется увидеть меня раньше?

— Ты же сама сказала — в четверг. Я бы хотел прийти завтра, послезавтра, когда скажешь.

— Тогда завтра в пансионе.

— Знаешь, я могу прийти сюда.

— Я не смогу. Не смогу найти повод. Сегодня я как бы встречаюсь с Мадлен. Я сказала, что она уезжает только сегодня вечером.

— Ну, хорошо.

— Ты разозлился?

— Нет, — сказал Дени, — я никогда не смогу на тебя злиться. Просто я хотел бы пойти домой.

— Ты пойдешь, — сказала она, — но сначала прошу тебя, поцелуй меня.

Он склонился над ее губами, прошептал, что любит ее, поцеловал. Она чувствовала себя несчастной из-за того, что вошла во вкус этих поцелуев, этих желаний. Но когда он ушел, прислонилась к закрывшейся двери, и ей стало еще хуже. Она никогда в жизни не чувствовала себя так плохо, никогда не будет себя чувствовать хуже, чем в это мгновение, где, казалось, все ополчилось против нее: пустота после его ухода, нетерпение увидеть его снова, ощущение, что она его потеряла, сожаление из-за всего несказанного или несделанного, страх оттого, что нужно вернуться в пансион, уверенность в том, что она проклята, а вместе с ней будет проклято всё — Бог, Дени, всё.

Больше не думать об этом. Не видеть этих людей на улице, вернуться к себе в комнату, быть одному.

Не целовать маму, не смотреть на маму, быть одному.

Не выходить к столу, сказать, что ужинал у тети Жюльетты, что хочется спать, просто быть одному.

Спать.

Апрель — замечательный месяц. Деревья зеленые, солнце золотит их теплым сиянием. Люди ходят медленнее, и много народу сидит на террасах кафе. Редкие смельчаки уже прогуливаются в купальных костюмах по пляжу и быстро плавают в море брассом.

Желать Дени. Желать целовать его, ласкать, принадлежать ему. Желать увидеть его, услышать его смех, услышать, как он говорит об их любви. Смеяться, разговаривать, двигаться с живостью счастливого ребенка. Угрызения совести, укол в сердце. Счастье, мое сердце возле твоего сердца. Ночью мое сердце далеко от тебя. «Мой Дени, мой ангел, — сказала она ему как-то, — я больше никогда не стану насмехаться ни над сентиментальными стихами на открытках, ни над любовными песенками, ни над сердцами, вырезанными на коре деревьев, теперь я знаю, что все это — мы».

Усталость, грусть того первого вечера, смешанные с легким отвращением к самому себе, остались необъяснимыми для Дени. Наверное, так случается со всеми. Затем любовь становится такой же чистой, как небо. Она чудесным образом охватывала его, потом оставляла, но каждое мгновение он сохранял в памяти ее нежность, поэтому и на уроках, и дома у него всегда был отсутствующий вид. Отец говорил: «Дени с Луны свалился». Очень скоро он заметил, что, как и она, говорит своим приятелям: «Знаешь что?», а чтобы объяснить что-то, делает жест руками, как бы замыкая пустоту.

И апрель прошел, и купальщиков на пляже прибавилось, и прибавилось листьев на деревьях.

В третьей группе сменился воспитатель. Уроки стали проходить спокойнее, и Дени стал спокойнее.