Однажды — я имею в виду один-единственный раз для каждого из нас — перед глазами предстает залитый предвечерним солнцем Старый порт Марселя.
Это могло быть и в другом месте — в Барселоне, в Неаполе или в Гонконге, — но я родился именно в Марселе.
Рядом со Старым портом — собор Мажор, в бедных кварталах за ним — одна улица, а на этой улице — фургон для перевозки мебели и двое мужчин, которые выносят из него зеркальный шкаф. Грузовик стоит напротив опустевшего помещения, где некогда располагалась книжная лавка, о чем теперь напоминают лишь поблекшая вывеска да еще приклеенная к грязному стеклу афиша. На афише — сидящий на дереве кот, который улыбается до ушей.
Под этой улыбкой — мальчуган дет десяти, вид у него праздный и меланхоличный.
Одет по-воскресному, в пиджачок из фиолетового вельвета с большими белыми пуговицами. Он стоит, прислонившись к дверному косяку, рядом со своей матерью и семилетней сестренкой. Его мать, блондинка лет тридцати, прижимает к себе дочурку. Девочка тоже светловолосая, на ней нарядное белое платьице.
Переезжает именно она, эта одинокая мать двоих детей, на лице которой следы житейских невзгод.
Пропуская грузчиков, она отходит в сторону и тянет за руку мальчика. На мгновение все трое отражаются в зеркале.
Потом она наклоняется к мальчугану:
— Титу, иди погуляй. Может, с кем подружишься.
Мальчик неохотно повинуется. Он идет по тротуару, в правой руке сжимает мешочек с шариками и не отрываясь смотрит на пустой спичечный коробок, который валяется на асфальте.
Вот он наклоняется за ним. Но тут чья-то нога наступает на коробок и расплющивает его.
Титу выпрямляется и видит перед собой троих мальчишек его возраста или чуть постарше. Одеты они бедно, и кожа у них очень смуглая. У самого старшего в ухе золоченая серьга.
Перед явно превосходящим противником Титу отступает.
Поворачивается к ним спиной и удирает. Бегом взбирается по лестнице переулка, крепко держа в руке мешочек с шариками.
И почти сразу останавливается: на последних ступеньках, перегораживая путь, сидят ребята из другой шайки.
Их шестеро: четверо мальчиков и две девочки. Одна из девочек держит на руках куклу, другая ест кусок пирога.
Один из мальчиков забавляется резиновым мячиком.
Все они пристально смотрят на чужака в фиолетовом пиджачке. Титу подходит ближе, и мальчики подымаются один за другим, обступая его вплотную.
Титу останавливается напротив старшего в этой компании судя по всему, верховодит здесь он — и силится улыбнуться.
Главарь изучает его безо всякой доброжелательности, как, впрочем, и без неприязни. В нем угадывается спокойный паренек, привыкший решать свои проблемы самостоятельно и требовать того же от других.
В наивной надежде быть принятым в компанию Титу протягивает ему свой мешочек с шариками. Тот смотрит на своих приятелей, достает из кармана перочинный ножик с красной ручкой и вместо ответа кончиком лезвия вспарывает мешочек.
Разноцветные шарики высыпаются к его ногам.
Когда они с дробным стуком достигают ступенек и отскакивают в разные стороны, мы уже не в Марселе.
Мы находимся в бревенчатом здании вокзала, на границе Соединенных Штатов и Канады. Вокруг огромные пространства.
Стоит раннее утро, и солнце — красный диск на горизонте.
На платформе трое мужчин. Они совершенно неподвижны.
Все вокруг до ужаса неподвижно.
Один из троих привалился спиной к стене и играет на чем-то вроде дудки. Ему двадцать лет, одет он как нищий, его длинные волосы падают на плечи, и кожаная повязка с золочеными заклепками охватывает лоб.
Два его товарища стоят на краю деревянного настила. Один в черной шляпе с круглым верхом. Другой, в полинявших джинсах, увешан побрякушками.
У всех троих смуглая, с медным отливом кожа.
Это все те же вездесущие цыгане, разница лишь в том, что во Франции их зовут «жиган», а здесь — «джипси».
Они ждут с невозмутимостью индейцев.
И тут в пейзаже замечается какое-то движение. Еще ничего не слышно, в воздухе разносятся лишь звуки дудки, но у горизонта на путях показывается поезд.
Грохоча, он быстро приближается, и гудок локомотива на время заглушает мелодию.
Пока поезд плавно замедляет ход, въезжая на станцию, и останавливается, растянувшись вдоль перрона, цыгане не двигаются со своих мест. Они следят за дверями вагонов, оглядывая весь состав от головы до хвоста, явно ожидая кого-то, кто должен сойти. Но никто не сходит.
По крайней мере на ту сторону, где они стоят.
С противоположной стороны открывается одна-единственная дверца. Чья-то рука выбрасывает на пути чемодан и пиджак, затем появляется мужчина.
Ему лет тридцать, и у него вид затравленного зверя. Это Тони Кардо.
Едва он успевает спрыгнуть на насыпь и нагнуться, чтобы поднять чемодан, как перед его глазами со щелчком выскакивает лезвие ножа.
Тут оказывается еще двое цыган. Тот, у которого в руке нож, одет побогаче: штаны из черного бархата, расшитый жилет, в ухе золотое кольцо. Второй держит руку на кармане заношенной куртки. Нетрудно догадаться, что сквозь ткань он наставляет на Тони револьвер.
Цыган с ножом спрашивает — Антуан Кардо?
Тот мотает головой — впрочем, недостаточно убедительно.
