Обреченная - [29]

До бара оставалось два квартала. Однако чем дальше я шла, тем больше меня преследовали длинные смазанные пятна его шагов. Чем больше я меняла походку, тем больше менялось его похотливое скольжение, так что голова его размытой тени слилась с тенью моих движущихся ног, и когда они впервые соприкоснулись, легкая дрожь прошла по моей спине. Я почувствовала себя грязной от соприкосновения наших теней. Я не могла сказать, где кончалась моя тень и начиналась его, но я пошла быстрее. Наши тени шли как одна, пока не разделились, когда я остановилась перед входом в бар, прямо под болтающимися кроссовками, все еще свисающими с проволоки, указывая наркоманам, где можно разжиться дозой, – только теперь они потемнели от выхлопа машин, сигаретного дыма, плывущего из раскрытых окон четырехэтажного жилого дома, и кислотного дождя. Я стояла под ними, молитвенно сложив руки, как будто в церкви. «Господи, исполни одно мое желание! – думала я. – Только одно». Когда я обернулась, моего преследователя там уже не было. Мои руки по-прежнему были молитвенно сложены, и я по-прежнему стояла под болтающимися кроссовками.

Я бросилась к дверям и подергала закрытую ручку левой рукой, глядя в камеру и надеясь, что отец увидит меня и красивый рисунок морщинок между моих глаз.

Ему понадобилось меньше минуты, чтобы открыть дверь и втащить меня внутрь. Наверное, он спрашивал меня, что случилось. Думаю, спрашивал, почему я звала на помощь. Но я не помню, чтобы звала на помощь. Я помню только, что рассказала отцу, что за мной кто-то шел. Человек в коричневых ковбойских сапогах и очках.

– Стой на месте, – приказал Калеб.

Послышался громкий звон колокольчика, скрип открываемой двери – и всё. Чернота бессонной ночи. Вакуум всех моих страхов в одном. И без замедления, без какого-либо ощущения мой отец исчез. С этого момента все пошло очень быстро. Я пробежала пальцами по своим рукам, нащупывая повреждения. Нигде в моем теле не лопались сферы боли. Нигде не бугрились будущие синяки, предвещающие ночную черноту где-нибудь на голове, на скуле или на подбородке, на бедрах или еще где. Просто ошарашенная я внутри бара – и никого рядом.

– Папа? – тихо позвала я.

Я выглянула в зал, но там никого не было. Я сунулась в заднюю комнату, но его не было и там. Наконец я побежала к задней двери, выходящей в переулок, заваленный мусорными пакетами и жестянками, открыла дверь и увидела моего отца, который склонился над человеком-тенью, тяжело дыша, как в вечер нашей первой встречи.

– Папа? – снова крикнула я, бросаясь к нему. По здравом размышлении, мой писк был вряд ли мощнее одного децибела, но в моей голове он звучал громоподобно.

Он не ответил мне. Он не слышал меня. Он был слишком занят дракой с человеком-тенью, который оставил преследование меня, или который шел за мной, чтобы выйти на отца, или спутал меня с кем-то, или…

– …берегись! – крикнула я, когда незнакомец бросился на моего отца. Отец тут же сжал кулаки и начал молотить человека-тень в правый висок, пока тот не отшатнулся.

Я заковыляла к нему и, когда подошла поближе, увидела, что хотя человек-тень уже не отбивается, Калеб по-прежнему колотит его кулаком в правый висок – раз, два, три, от чего у того глаза на лоб вылезли. Я считала удары. Пять. Шесть. Семь. Человек повернулся ко мне в самом гротескном, уродливом движении, какое я видела в жизни, прежде чем упасть. Именно тогда я поняла, как он был молод – возможно, не сильно старше меня.

Я не знала, что мне делать, но не могла вот так стоять в нескольких дюймах от отца и смотреть, как тот вколачивает этого парня в больничную койку, а себя – назад в тюрьму. В какое-то мгновение кровь сильной волной прошла от моих ног до сердца и губ. Я никогда не видела такой совершенной драки. И хотя я никогда не говорила об этом моему отцу, это был один из самых возбуждающих моментов в моей жизни.

Человек-тень взмолился, чтобы Калеб прекратил, но тот не слушал. Его левая рука, свободная и не пострадавшая от битья, словно по мановению волшебной палочки поднялась и врезалась в живот тени – восемь, девять, десять раз, пока парень не сложился пополам, упав на землю, как сложенная рубашка.

– Стой! – крикнула я. – Хватит! Хватит.

Отец пронзил меня взглядом, полным гнева, преданности и любви. Руки его были раскорячены и разодраны. Кожа на костяшках натянулась так, что были видны поры.

Сейчас кто-то может сказать, что я должна была остановить его раньше. Что должна была предотвратить еще одно обвинение моего отца в тяжелом преступлении, не допустить, чтобы человек-тень попал в травмпункт с сорока швами и сотрясением мозга с последствиями в виде месячной головной боли. Но я не сделала этого. Никто не знает, как будет вести себя, когда его жизни угрожают. Или когда его семья в опасности. А мой отец напал на этого незнакомца, чтобы спасти меня. Человек в два раза старше лупил тень правой и левой рукой, защищая себя, защищая мою жизнь. Это был один из немногих случаев, когда я увидела в отце себя. По крайней мере, в такой ситуации. Возможно, у меня тот же дар инстинкта самосохранения, отчаянной защиты: подарок, завернутый в блеклую обертку жестких рук моего отца, но все же дар.