Образование Венецианской колониальной империи - [152]
К весне 1204 г. дипломатическая и техническая подготовка к штурму в лагере крестоносцев была закончена. Стены Константинополя были атакованы в первый раз 9 апреля. Штурм был отбит, но это лишь на короткий срок ослабило энергию осаждавших войск. Двенадцатого апреля он был повторен, и осаждавшим удалось ворваться в город. Немцы, французы, венецианцы оспаривали друг у друга эту честь. Аноним Суассонский ратует за своих соотечественников, французов, хотя и указывает, что проникли они в город с венецианских кораблей[1518]; Гунтер Парижский приписывает успех «какому-то немецкому графу», удачно поджегшему обороняющийся город[1519]; кажется, однако, что и на этот раз именно венецианцы добились решительных результатов, атаковав укрепления со стороны воды, где оборонявшиеся считали их особенно надежными.
Начались трагические дни Византийской столицы. Император бежал. Возник еще раз страшный пожар. Беззащитный город сделался добычей разнузданной солдатески {так. OCR}. Разграблены были храмы, дворцы и гробницы императоров; замечательные памятники искусства, веками украшавшие столицу, были низвергнуты, разбиты и расплавлены[1520]; драгоценные ткани, хотя бы это были и церковные завесы, были сорваны и расхищены; даже реликвии, причудливые предметы средневекового суеверия, стали предметом грабежа и торга.[1521] Невероятные злодейства, которыми сопровождался этот грабеж, расхищение и уничтожение веками собранных ценностей, потрясли современников, и даже в далеком Новгороде летописец поведал своим соотечественникам об ужасающей судьбе Царя — города.[1522]
Армия разместилась в полусгоревшем городе: высокие бароны и знатные венецианцы выбрали себе лучшие из уцелевших зданий, крестоносная масса размещалась, как могла.[1523] Город был окончательно захвачен. Выбранный наспех, в последнюю минуту император Феодор Ласкарис поспешил укрыться в Никее. Вожди крестоносного ополчения и Дандоло могли поздравить себя с успехом, который превзошел самые смелые их ожидания.
Совершилось невероятное: огромный город с превосходной системой укреплений, войсками, многочисленным населением сделался добычей каких-нибудь двух-трех десятков тысяч авантюристов. Город не был изнурен продолжительной осадой и голодом, не чувствовал недостатка в оружии и припасах, не переживал пароксизма лихорадочной внутренней борьбы и все же пал. Он пал не от храбрости крестоносных головорезов, не от мудро составленных вождями ополчения планов нападения; он пал от равнодушия народных масс к его судьбе. Византийская бюрократия и феодалы, веками угнетавшие народ, не желавшие и не умевшие защитить его интересы даже перед лицом мелких итальянских торговых республик, не могли искать себе поддержки у масс городского населения столицы; — они ее и не искали: при помощи наемников думали они отстоять столицу империи. Не случайно, что в период первой осады и первого штурма Алексея III поддерживали пизанцы, сражавшиеся за него на городских стенах, а не ромеи, его подданные. Никита Хониат, сам принадлежавший к императорской бюрократии, с горечью рассказывает, как простой народ, ремесленники, крепостные крестьяне со злорадством смотрели на бежавшую знать, нарочито переодетую в рубище, грязью и сажей перемазавшую лица своих жен и дочерей.[1524] «Земледельцы и простые люди, — говорит Никита, — издевались над ними, византийцами, неразумно считая наше несчастье, нашу бедность и наготу, уравнением в положении с ними, нисколько не вразумляясь несчастиями своих ближних».[1525] Страшный погром коснулся в первую очередь, если не исключительно, кварталов богачей, так как в лачугах константинопольской бедноты грабителям нечего было взять, и едва ли голой клеветой является другое утверждение Никиты: часть константинопольского торгового люда сама приняла участие в скупке награбленного в церквах и богатых домах столичной знати.[1526] Все это было заслуженным возмездием за века угнетения и презрения к народным нуждам и интересам.
Венецианцы хорошо знали внутреннее состояние империи и смело шли к своей цели. Вожди крестоносных войск следовали их примеру, полагаясь на мудрость венецианского вождя, которому не отказывают в ней и те бытописатели событий, которые вовсе не дружественно настроены по отношению к венецианцам.[1527] Крестоносная мелкота приводилась в движение тою же жаждой стяжания которая «вдохновляла» и вождей, но стяжания мелкого, не выходившего за рамки обычного рыцарского разбоя. Мудрый Дандоло прекрасно разбирался в этой психологии оказавшихся у него под рукой крестоносных авантюристов и смело и неуклонно проводил свою политику, точнее — политику своего класса, венецианских купцов и ростовщиков. Венецианцы правильно также оценили и позицию главы католического мира, папы. Они видели вперед дальше Иннокентия III и были уверены, что победителей судить не будут. Они в этом и не ошиблись. Мы уже видели, как резко снизил тон своих упреков знаменитый римский первосвященник, как только увидел, что он недооценил серьезности затеянной венецианской плутократией авантюры.
