Образование Киевской Руси и её государственности(Времена до князя Кия и после него) - [11]

В другой раз Прабка говорила: «Старший лодейник по имени Простера сказал людям, чтоб мачту звать «Кием», лодю «Хоравом», бока — «Щеки», парус — «Лыбедь». И сказал то, абы Князь-Кия не забыли. Он же, Простера, был лихим вором когда надо и водил своих лодейников с топорами на врагов, и те, завидя их копытные доспехи, рогову доправу, разбегались. Не пробить шаблей, а он тебя топором огреет!»

Так из этих слов видно, что Князь Кий с Братьями были Князьями Русскими и Русские люди их уважали. Когда же Кия не стало, Русы его не забыли. Отступники же, звавшие Кия «разбойником», были сами разбойники, такие на Руси всегда бывали, и нередко они же и захватчикам служили, за что те их только презирали. Но даже при том, что Олег-Варяг был захватчиком, он был Славянином, ибо и сам Ререк был Ободритом-Лютобором,[73] и даже вообще Вендом. У Ререка было весьма мало «Нурманов», потому что Ререк Новгородскую Русь освободил именно от «Нурманов». Однако, Венды-Ободриты имели обычай называться по-«Нурмански». Происходило это оттого, что «Нурманы» были соседями, а Варяги любили чужеземные имена. Они им придавали «вид», которого они не имели, и их путали с «Нурманами», что Варягам льстило.

В наше время Русские люди охотно дают друг другу французские имена: «Жорж», «Николя», «Серж». Имея такие имена, они все же остаются Русскими и никак во Французы не переходят. Однако, пользуясь «теорией Норманизма», надо бы написать труд «о влиянии Французов на Русскую Этнию». Фальшивая теория потому и фальшива, что ее можно приложить только в одном случае, а при попытке приложения к другому случаю она становится видимо абсурдной. В первом случае к ней привыкают и потому ее принимают, а во втором случае — непривычное приложение теории возбуждает отталкивание от таковой. И это и является ключом к пониманию «теорий» вообще.

Тем более, что имеются и доказательства: проф. Погодин, которого цитирует д-р Лесной-Парамонов, говорит: «Чуть ли не в этом месте (описания) Гельмольда, сказал я еще в 1846 г., и чуть ли не в этом углу Варяжского моря заключается ключ к тайне происхождения Варягов и Руси. Здесь соединяются вместе и Славяне, и Норманы, и Вагры, и Датчане, и Риустри, и Россенагау (заметьте два последних имени, которые близки к «Русь» и «Рось», последнее же слово в переводе с немецкого обозначает «Русская область»). Если бы, кажется, одно слово сорвалось еще с языка у Гельмольда, то все бы нам стало ясно».

Д.И. Иловайский, ограничивая свои изыскания Причерноморской Русью (доказано М.А. Миллером, который ее называет Приазовской), тем самым отбрасывает идею «Руси Северной и Киевской», до Олега. Между тем, Русь строилась в разных углах ее земли и, как государство, была и на юге, и на севере, и, может, на западе (Одоакр) и на востоке (Гулынь, или Голунь).

Естественно, что процесс кристаллизации государства шел на разных местах этнической территории по-разному. Этого как раз наши историки «не заметили». Цитируя и критикуя советского историка Рыбакова Б.А., Лесной говорит: «Он заранее, не имея достоверных данных, полагает, что первым русским государством была Киевская Русь. Кто это ему сказал?» Это, конечно, недомыслие со стороны С. Лесного, ибо он же сам указывает год основания Киева, по Стрыйковскому, 430-й, и говорит, что в это время Новгородская Земля еще не была так организована. Однако, допустим, что «Славен-Град», бывший до построения Новгорода центром Северной Руси, уже был. Однако, Киев, будучи только-только построен, уже сразу стал государственным центром. Так что вопрос, где и какая Русь начала строиться первой, теряет смысл.

Русы жили «спораден», по Прокопию Кессарийскому, т. е. «разбросано» или «рассеяно» («Рассея» наших крестьян до Первой Мировой войны). Набеги кочевников, Римлян, ходивших на «охоту за рабами», различных переселявшихся народов, сделали то, что Русы стали жаться друг к другу, чтобы иметь больше силы для самозащиты. На востоке была «Голуньская Русь» («Дощьки Изенбека»), на западе — «Волынь», на юго-западе — «Карпатская Русь», на юге — «Суренжская Русь», на юго-востоке — «Приазовская Русь» и по Днепру — «Киевская Русь». Больше всего шансов для успеха и мирного развития имела, конечно, Киевская Русь. Это происходило оттого, что если «Тьмутороканская Русь», например, по Кубани была открыта для набегов, то Киевская Русь была скрыта и Днепром, и лесами и если была открыта с юга, то не настолько, чтоб враг мог прийти незамеченным. С Волги и Камы давили Булгары, с юго-востока — Аланы, Ясы, Койсоги,[74] с юга — Черноморские Полисы (Греки), с юго-запада — Римская Империя, а с запада — Горынь, западнославянские племена, Ляхи или же Германцы. Все эти местные давления сдавливали Русь и заставляли ее организовываться. Процесс этой организации был единым, хотя организация была различной и отдельной от всего целого.

С. Лесной, критикуя Б.А. Рыбакова, говорит: «…разве в момент появления Олега в Киеве в Новгороде не было славянского государства (он говорит «восточнославянского государства», это явно ошибка, ибо Новгород можно назвать «северозападным», прим. Ю.М.) и разве не оттуда пришел Олег? И разве в Полоцке, Прикарпатьи, Волыни, Приднестровьи, в степном Крыму, Придоньи, наконец в Тьмуторокани не могло быть более древнего Русского государства? И разве невозможно, что[бы] у большого народа было несколько центров? Наконец, о существовании центра на Волыни у нас имеются и прямые исторические указания».