Образ жизни - [4]

Шрифт
Интервал

Ещё мне часто снятся те края,
Где обитают ангелы и черти.
Язык мой русский — родина моя,
Отречься от тебя — мне равно смерти,
На этом языке душа болит
И радуется новою судьбою.
Мой русский родич,
Изучай иврит:
Ведь мы — от Бога одного с тобою.

Изменения

Приобретают новые значенья
События, и мысли, и слова.
Уже за мной — иное поколенье;
Точнее быть — так даже целых два.
Мои — неужто вправду? — эти дети,
И внуки эти?
Кто 6 подумать мог!
Хочу увидеть поколенье третье,
Но это, если мне позволит Бог.
Я возраст свой порою забываю.
И вот, покуда длится этот миг,
Волна накатывает молодая
На слово неизбежное — «старик».
И ничего не изменилось будто,
За исключеньем мелочи одной:
Где в слове «Бог» писал строчную букву,
Уже не обойтись без прописной.

* * *

Серьёзные сроки приспели,
Раздумья толпятся гурьбой.
Что делать мне с этим апрелем
И с этой весной голубой?
Что делать мне с этим рассветом,
С заботой грядущего дня?
Устала душа от диеты,
И в странствия манит меня.
И запах костра горьковатый
Я чувствую как-то острей.
…Что делать мне с этим закатом,
С апрелем,
И с жизнью моей?

Париж — Лондон

Перелёт

Я не на «Боинге» летел —
На крыльях сказки.
А справа небосвод алел
Невиданной раскраски.
Я полстолетья ожидал
Такого рейса.
А рядышком Тору читал
Попутчик в пейсах.
Носители подагр и грыж
И прочих болей
Летят из Эреца[6] в Париж —
Не менее, не более.
И даже те, кто встать не мог
Вчера с постели,
Переступили свой порог —
Летели!..
Не то что стонов —
Вздоха нет,
И даже шутки кстати.
Аэропорт. Париж. Рассвет.
…На самом на закате.

Поздние прогулки

Как белый человек,
Вхожу в «Гранд Опера»,
Фотографируюсь на Эйфелевой башне.
На авеню Дэ Итали с утра
Пью кофе.
В полдень сувенир пустяшный
Куплю над Сеной,
Франками звеня.
И как когда-то Хэм,
По Монпарнасу
Пройду вразвалку —
Весь Париж в огнях —
И возвращусь в отель
К ночному часу.
Опухли ноги,
Пухнет голова
От этих слишком поздних впечатлений
И скошенная майская трава
Молочно пахнет,
Словно в День Творенья.
Минутку посижу — саднит в боку,
Но я ещё тащусь в кафе «Ротонда».
Стою, припав к дверному косяку,
Без всякой позы и без всякой фронды.
Бульвар Распай, уж ты меня прости —
Свернул бы влево, но устал серьёзно.
Пора передохнуть. Ловлю такси.
…Как поздно всё же,
Как, однако, поздно!

* * *

Какой запоздалый подарок
Случился над Сеной-рекой:
Стою под какой-то там аркой —
Неважно совсем под какой.
Чего и какого я ради
По улицам этим плетусь?
Какая-то горькая радость,
Какая-то сладкая грусть.
Я выйду к тому переулку,
Под этим пройдусь фонарём.
…Как пахнет французская булка! —
Как в нищенском детстве моём,
Как в том огневом и морозном,
Раздетом, голодном, босом.
Париж! Я ребёнок твой поздний —
Лишь выгляжу старше лицом.

* * *

Оторвавшись от милой жены,
Я гулял по ночному Парижу.
И почувствовал, что сожжены
Все мосты. И опор я не вижу.
Где я был? Где шатался досель?
Где певал хулиганские песни?
Как случилось: бульвар Сен-Мишель
Променял на бандитскую Пресню?
Я родился не там, не тогда —
Сирый пасынок дикой отчизны.
Вместо жизни случилась беда…
Всё же я ещё жив — после жизни.
И помыслить я даже не мог,
Что я буду когда-нибудь старым,
И окажет мне милости Бог:
Пить бордо на долине Луары.
На Монмартре картину куплю,
К Сене выйду, хмельной спозаранку.
— Мужики, ну ещё по рублю
Соберём! Извиняюсь — по франку.
Я живой: даже выпить могу,
Но жена разрешает немного.
И перед судьбою в долгу,
«Слава Богу, — шепчу, —
Слава Богу!..»

Сны сбываются

Десять франков — не деньги,
Куплю себе «Русскую мысль».
Ноги вытяну, лягу,
Умывшись парижской водой.
Почитаю, хотя для меня
Эти мысли прокисли…
Сны сбываются значит,
В которых я был молодой.
Как-никак повезло,
Что родился я русским евреем.
Мне глаза завязали,
Стянув на затылке узлом…
Ветерок прилетел —
И с Монмартра кофейнями веет.
Элегично в душе,
Только горло с чего-то свело.
Слава Богу ещё,
Что душа не совсем постарела,
Ну а хвори телесные
Как-нибудь перетерплю.
Сил хватило ещё
Приволочь своё грешное тело
К Нотр Дам де Пари —
Эти камни я с детства люблю.
В Люксембургском саду,
Где когда-то сидел Модильяни,
Майский воздух вдыхаю,
Запивая легчайшим бордо.
Здесь бродил Гумилёв,
Обними Ахматову Аню, —
Десять лет до расстрела
И вечер такой молодой.
Слишком хрестоматийно —
Я это и сам понимаю…
Деревянную лавочку
Солнце успело нагреть.
Я присел, развалясь,
И подумал: «Спасибо, Израиль,
Что за чёрным забором
Позволил мне не умереть».

* * *

Ничто не отвлекает
От бесполезных дел,
Никто мне не мешает
По Лондону шататься.
И за спиной остался
Рубеж и тот предел,
Где бы следил за мною некто в штатском.
Ну вот и, наконец,
Язык сгодился мне,
Которым я владел
Уже неплохо в детстве.
Но видеть это мог
Я разве что во сне,
Поскольку был тогда я человек советский…
Опять я не о том,
И снова — не туда.
Но я не виноват:
Всё не забудешь сразу.
…Вот Тауэр стоит,
Алмазная вода
Вот из фонтана бьёт,
И день, как по заказу.
Не надо воздыхать,
И подведём итог,
Пока вагон метро проносится со свистом:
Наверно, всё же есть
На этом свете Бог —
Мне снова столько лет,
Как Оливеру Твисту.

Выходя из музея Мадам Тюссо

Сидела с Депардье моя жена,
Я в это время с Нельсоном трепался.
Хлебнул с Шекспиром красного вина,
Жаль — Байрон по дороге не попался.
Я вышел. А у зданья Би-Би-Си
Вдруг кстати вспомнил этого майора,