Образ жизни - [14]
Шрифт
Интервал
Монету нашёл и пропил —
А на фиг её копить.
Рубаху сносил и выбросил,
Ещё один день сгорел.
Двух дочек красивых вырастил,
А ведь сыновей хотел.
Но внуки — отрада сладкая —
Заместо сыночков двух.
Ещё, старый хрыч, украдкою
Заглядываюсь на молодух.
Уже, по годам, мне следует
Затухнуть. А я горю.
С бутылкой сижу — беседую,
С цигаркою — говорю.
И думаю, что я выстою,
И тропку пробью к судьбе.
И что-нибудь всё же выстрою
В пути к самому себе.
* * *
Отсырели спички —
Всё равно
Пачка сигаретная скончалась.
Всё допелось и доискричалось,
Даже домолчалось всё давно.
Ливня полной кружкой зачерпну,
Полной ложкой наберу тумана.
Чувствую — ещё пока мне рано
Камнем уходить ко дну.
Столько километров,
Столько миль
Намотал я на свои колёса.
Постою у синего откоса,
Чтоб откашлять эту гарь и пыль,
Отряхну её с тяжёлых крыл,
Отскребу от заскорузлых пяток —
Стану невесомым, как когда-то
В детстве.
Я его не позабыл.
На Земле, в заброшенном дому,
Я оставлю навсегда привычки
Вредные.
…И для чего мне спички?
Мне они в полёте — ни к чему.
* * *
В долг не даю и в долг не беру:
Вдруг не смогу отработать — помру.
А не даю, так понятно вдвойне:
Взятое прежде не отдали мне.
Я на вас злобы давно не таю —
Более просто взаймы не даю.
…Всё-таки, дайте немного взаймы
Света среди наступающей тьмы,
Неба высокого голубизны,
Мира без чёрных отметин войны.
Ну а вина на свои прикуплю —
Я до сих пор это дело люблю.
А на последний поход и полёт
Осень из листьев мне куртку сошьёт
Одинокий
Надоела квартира —
Серой скуки оплот.
Взял бутылку кефира
И на солнышке пьёт.
Он объездил полмира,
Он устал и остыл.
Взял бутылку кефира
И батон надломил.
Будто солнышко лечит
И тоску, и беду —
Всё же как-то полегче
Перемочь на виду.
Как, однако, расстаял,
Как скукожился мир!
И квартира пустая,
И прикончен кефир…
Перед вечером
Ноет сердце, и не повернуться.
Думаешь, когда ложишься спать:
«Суждено ли поутру проснуться,
На ноги с рассветом встать?»
Хочешь ли, не хочешь просыпаться —
Всё же надо распрямиться, сесть.
Правда, легче было в восемнадцать,
В тридцать пять,
И даже в сорок шесть.
Новый день и Новый год —
Не в радость.
Чем они сумеют наградить?
Старые друзья порастерялись,
Ну а новых поздно заводить.
Поздновато гнаться за удачей —
Вечер на дворе.
Стала лишь печаль моя богаче,
А тоска — мудрей.
Прохудились старые заплаты —
Им ни плоть, ни душу не согреть.
И смеюсь я, чтобы не заплакать,
Двигаюсь я, чтоб не умереть.
* * *
Мир богатый и вместе — убогий,
Упрекать, осуждать не берусь.
Ухожу по вечерней дороге,
А по утренней, может, вернусь.
Так живите и пойте, и пейте,
Не бросайте обыденных дел.
А меня никогда не жалейте —
Я такого всегда не терпел.
Укрепиться бы самую малость,
Удержаться ещё на лету…
Но такая настигла усталость,
Придавила — невмоготу.
И уводят усталые ноги
По вечерней дороге,
Где рассыпаны горечь и грусть.
Но по утренней, может, вернусь…
* * *
Ещё мы в землю не легли,
И хоть порою пьём за что-то, —
Не наши в море корабли,
Не наши в небе самолёты.
Сощурим слабые глаза
На этом берегу высоком.
Уже не наши паруса
Белеют на воде далёкой.
Деревья старые молчат —
Под ними жизнь дышала наша.
Пусть руки тонкие внучат
Нам беззаботно вслед помашут.
Кончается двадцатый век —
Его смертельная работа.
Быть может, из грядущих тех,
Единственный, поймёт нас кто-то.
Уйдём без вздохов и без слёз,
Согретые последним светом,
Мы, в сущности, — уже навоз
Для нового тысячелетья.
Фотохроника
Вот я стою без печали и горя,
В шортах, босой, налегке —
На берегу Средиземного моря,
С банкою пива в руке.
Счастье и в этом мгновении малом —
Не у Богов на пиру —
Вот я склонился над жарким мангалом,
Вот я стопарик беру.
Жаль, что не запечатляются звуки,
Запахи, ливня помол.
Вот, как ровесник, играю я с внуком
В шахматы или в футбол.
Вот я с похмелья — отвратная морда, —
Грустный еврейский казак.
Вот при параде — трезвый и гордый,
В галстуке — полный дурак.
Короток всё-таки век человечий,
Bсe — к одному рубежу.
Вот я, младенец, на шкуре овечьей
Попкою кверху лежу.
Вот я смеюсь, как будто рыдаю,
В свете осеннего дня.
Вот моя мама — совсем молодая, —
Это ещё — до меня…
Наследство
По военной, давней,
Горестной привычке
Запасала мама
Мыло, соль и спички.
Как бы там ни было,
Что бы там ни было —
Про запас лежали
Спички, соль и мыло.
Жизнь учила маму
Той суровой школе:
Припасать на случай
Мыла, спичек, соли.
А когда скончалась
Мученица-мама,
Мне добра досталось
От неё немало.
Для чего нам столько,
Мы не понимали,
Но лет пять тем мылом
Мылись и стирали.
Мы б и без запасов
Это время жили,
Но лет пять той солью
Мы еду солили.
А огонь от спичек,
Запасённых мамой, —
Главное наследство —
Зарево и пламя.
Так тепло и сытно,
Чисто в доме было
С этой старой солью,
Спичками и мылом.
* * *
Утром свечу зажигаю
Вот уж пятнадцать лет.
Двадцать восьмое мая —
Мама была. И — нет…
Двадцать восьмое мая —
Горьким стал сладкий хлеб.
Двадцать восьмое мая —
Мир для меня ослеп.
Двадцать восьмое мая —
Мамин последний вздох.
Двадцать восьмое мая —
Мир для меня оглох.
Лишь иногда ночами
Вдруг подступает тьма —
— Мама! — кричу я. — Мама!
Двадцать восьмое Ma…
Вспоминается…
Выкормыш Советского Союза,
Блудный сын Израильской земли,
Я лежу у моря, грея пузо,
От земли украинской вдали.
Без меня к воде склонились вербы,
Буг течёт. На левом берегу