Образ жизни - [15]
(Чуть успокоившись.) А тебе за такую вредную работу государство лицемерно платит двойную ставку. Да и то только ночью! Как будто днём работать у нас не вредно… А кроме того… почему двойная ставка? Почему так мало? Почему бы не увеличить оплату за ночную работу раз в десять? Здоровье, в конце концов, гораздо дороже… А у нас чуть что — сразу вспоминают о том, что мы давали какую–то там мифическую клятву Гиппократа. Хотя я лично такую клятву не давал. Я давал присягу врача Советского Союза. Такой страны, между прочим, уже нет… Вспоминают о клятве, а о том, что врачу нужно есть и пить, не вспоминают…
(Смотрит в график.) Откажусь, пожалуй, от половины дежурств к чёртовой матери. А спросят, почему — отвечу так… А какое им, собственно говоря, собачье дело, почему? (Всё более заводится.) Пошли они к чёрту! Щ-щас, стану я им объяснять! Буду я перед ними расшаркиваться: ах, простите, что не взвалил на свою шею ваши проблемы!.. Это моё личное дело, сколько дежурить по ночам! (Пауза. Затем говорит ещё громче и жёстче.) Какие там пять дежурств?! Три и не больше! Всех денег не заработаешь! Катехоламины должны оставаться в депо!!!
Появляется хирург Пирожков.
Пирожков. Привет, Федотыч.
Скосоротов (мрачно). Здорово, Пирожков.
Пирожков. Ты чего это тут?.. (Замечает в руках у Скосоротова график.) А-а, получил уже…
Скосоротов. Да, вот изучаю.
Пирожков (неожиданно). Но ты, старик, всё–таки не расстраивайся. Знаешь, картина есть такая, «Всюду жизнь» называется…
Скосоротов. Ты это о чём?
Пирожков. Да ладно тебе, Федотыч. Вся больница и так знает.
Скосоротов (удивлённо). Что знает?
Пирожков. Что тебя в поликлинику переводят. Так ты, говорю, не отчаивайся, и там работать можно. И даже зарабатывать — иногда, немного, но можно…
Скосоротов. Да с чего ты взял, что переводят?
Пирожков. Ну как же, глянь в график.
Скосоротов (испуганно, почти шёпотом). А что там?
Пирожков. Раньше ты с самим Сергеем Сергеичем, с главным, дежурил, а теперь, вижу, он отказался от тебя. У вас ни одного дежурства вместе… Ну ладно, будь. (Суёт Скосоротову руку.) Мне на операцию пора. Сегодня уже вторая. (Убегает.)
Скосоротов (мрачно смотрит в график и долго молчит, потом брезгливо морщится, пожимает плечами; возмущённо). Вот народ! Из всего, из любой ерунды вывод сделают. Хлебом их не корми, дай только посплетничать. Эх, интеллигенция!.. (Понуро уходит со сцены.)
Раскрывается занавес.
Эпизод седьмой
Вундеркинд
Действующие лица:
Род Стюарт, новорожденный.
Алевтина Самсоновна, пожилая акушерка, полная, мужеподобная, в мужских носках и халате, завязывающемся сзади.
Книжкин Николай Фёдорович, дежурный акушер–гинеколог.
Евлампия Павловна, заведующая родильным отделением.
Ординаторская.
Доктор Книжкин отдыхает, прихлёбывает чай из стакана с подстаканником, поглядывает на экран телевизора, прислушивается к шуму, доносящемуся из родового зала. Оттуда слышны стоны роженицы и команды акушерки: «Ходи–ходи–ходи… Толкай–толкай… Та–а–ак… И ещё раз потужимся: ходи–ходи–ходи… не в лицо — на низ, на низ… Та–а–ак!..» Потом пронзительно кричит новорожденный: человек родился!
Книжкин. Ну, вот и славно. Сегодня, должно быть, последний. Даст бог, больше родов не будет. Может быть, хоть сегодня выспаться удастся.
Входит Алевтина Самсоновна.
На ней халат в пятнах йода и крови, на руках окровавленные перчатки.
Самсоновна. Мальчишечка, Николай Фёдорович. Крупненький…
Книжкин. Слышу.
Самсоновна. Не желаете ли поглядеть?
Книжкин. А что на него глядеть–то? Предполагался вес ребёнка четыре–двести, так что покажите его педиатру. С последом не торопитесь. Когда выделится — позовите меня: подойду гляну. (Смотрит телевизор, пьёт чай.)
Самсоновна уходит. По телевизору передают программу «Время». Пауза.
Вскоре акушерка Самсоновна возвращается.
Самсоновна. Что–то не пойму ничего, Николай Фёдорович. Ребёнок весит тринадцать кило!
Книжкин (вяло). Чепуха. Это весы барахлят. Ни одна женщина в мире не способна родить такого гиганта…
Самсоновна. Оно–то понятно, только весы сегодня взвешивали исправно. Они и в работе–то дня три, не больше, новые совсем.
Книжкин (недовольно). И что же из сего следует?
Самсоновна (неуверенно). А ну как мальчонка и вправду такой?
Книжкин (раздражённо). Слушайте, Самсоновна, не морочьте мне голову! У мамаши слегка узковат таз, да и вообще… Не может он весить тринадцать килограммов!
Самсоновна. Оно–то верно, а только прошло уже шесть минут…
Книжкин (иронически). Сколько–сколько?
Самсоновна (несмело). Шесть…
Книжкин быстро поднимается, подходит к акушерке, насмешливо смотрит ей в глаза.
(Печально кивает) Понятно. (Медленно поворачивается и уходит в родильный зал.)
Родильный зал.
На пеленальном столике лежит, подперев голову ладонью, новорожденный.
Новорожденный (укоризненно). Нельзя ли уже надеть на меня хоть что–нибудь? Всё–таки прохладно, знаете ли. И потом, неловко всё же, должны же вы понимать…
Самсоновна (растерянно). То есть к‑как?
Новорожденный. А так! Тут у вас и простудиться недолго. Вон как из окна дует!
Самсоновна (ошарашено смотрит на новорожденного). Что… что ты себе позволяешь? Молчи! То есть это… кричи!
Новорожденный (садится). Да что орать–то без толку? Я, матушка, вот чего… Где тут у вас, извиняюсь, туалет?
На даче вдруг упал и умер пожилой человек. Только что спорил с соседом о том, надо ли было вводить войска в Чечню и в Афганистан или не надо. Доказывал, что надо. Мужик он деревенский, честный, переживал, что разваливается страна и армия.Почему облако?История и политика — это облако, которое сегодня есть, завтра его уже не видно, растаяло, и что было на самом деле, никтоне знает. Второй раз упоминается облако, когда главный герой говорит, что надо навести порядок в стране, и жизнь будет "как это облако над головой".Кто виноват в том, что он умер? Покойный словно наказан за свои ошибки, за излишнюю "кровожадность" и разговорчивость.Собеседники в начале рассказа говорят: война уже давно идёт и касается каждого из нас, только не каждый это понимает…
Внимательный читатель при некоторой работе ума будет сторицей вознагражден интереснейшими наблюдениями автора о правде жизни, о правде любви, о зове природы и о неоднозначности человеческой натуры. А еще о том, о чем не говорят в приличном обществе, но о том, что это всё-таки есть… Есть сплошь и рядом. А вот опускаемся ли мы при этом до свинства или остаемся все же людьми — каждый решает сам. И не все — только черное и белое. И больше вопросов, чем ответов. И нешуточные страсти, и боль разлуки и страдания от безвыходности и … резать по живому… Это написано не по учебникам и наивным детским книжкам о любви.
Те, кому посчастливилось прочитать книгу этого автора, изданную небольшим тиражом, узнают из эссе только новые детали, штрихи о других поездках и встречах Алексея с Польшей и поляками. Те, кто книгу его не читал, таким образом могут в краткой сжатой форме понять суть его исследований. Кроме того, эссе еще и проиллюстрировано фотографиями изысканной польской архитектуры. Удовольствие от прочтения (язык очень легкий, живой и образный, как обычно) и просмотра гарантировано.
О сафари в Сахаре, верблюдах, бедуинах и звёздном небе.
Его называют непревзойденным мелодистом, Великим Романтиком эры биг-бита. Даже его имя звучит романтично: Северин Краевский… Наверно, оно хорошо подошло бы какому-нибудь исследователю-полярнику или, скажем, поэту, воспевающему суровое величие Севера, или певцу одухотворенной красоты Балтики. Для миллионов поляков Северин Краевский- символ польской эстрады. Но когда его называют "легендой", он возражает: "Я ещё не произнёс последнего слова и не нуждаюсь в дифирамбах".— Северин — гений, — сказала о нем Марыля Родович. — Это незаурядная личность, у него нет последователей.
В рассказе нет ни одной логической нестыковки, стилистической ошибки, тривиальности темы, схематичности персонажей или примитивности сюжетных ходов. Не обнаружено ни скомканного финала, ни отсутствия морали, ни оторванности от реальной жизни. Зато есть искренность автора, тонкий юмор и жизненный сюжет.
Книг о том, как сделать хорошую комедию, полным полно. Я сам написал уже две. Но некоторые книги все же лучше остальных. Например, эта, написанная Грегом Дином.Ответы на многие вопросы, которые дает Дин, — это опыт, давшийся мне очень тяжело. Жаль, что в то время не было книг подобного рода.Многие из нас даже не думают, чтобы давать профессиональные советы мастеру по ремонту телевизоров, нейрохирургу или игроку, играющему в защите Чикаго Бэарс.Но мы, несомненно, считаем себя достаточно подготовленными, чтобы давать профессиональные советы Эдди Мерфи, Джеки Мейсону или Деннису Миллеру.Грег Дин, наоборот, знает то, о чем пишет, и дает огромное количество четких и ясных советов о том, что публика считает смешным.
Очень смешная пьеса Грэма Грина (1904–1991) «По ком звонит звонок» в переводе Виктора Голышева.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Признаться своему лучшему другу, что вы любовник его дочери — дело очень деликатное. А если он к тому же крестный отец мафии — то и очень опасное…У Этьена, адвоката и лучшего друга мафиозо Карлоса, день не заладился с утра: у него роман с дочерью Карлоса, которая хочет за него замуж, а он небезосновательно боится, что Карлос об этом узнает и не так поймет… У него в ванной протечка — и залита квартира соседа снизу, буддиста… А главное — с утра является Карлос, который назначил квартиру Этьена местом для передачи продажному полицейскому крупной взятки… Деньги, мафия, полиция, любовь, предательство… Путаница и комические ситуации, разрешающиеся самым неожиданным образом.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В одном только первом акте «Виндзорских проказниц», — писал в 1873 году Энгельс Марксу, — больше жизни и движения, чем во всей немецкой литературе.