Образ жизни - [5]

— Что ты видела? — спросила Варвара Кирилловна.

— В журнале на последней странице написано, сами давали отнести… — и осеклась. Сболтнула лишнее.

— Передай матери, что вечером я зайду к вам, — сказала Варвара Кирилловна, — с тобой, Валера, поговорю после уроков, а с тобой, Петя, — в детдоме.

Из школы детдомовцы возвращались гурьбой. Их не задевали. Боялись.

Уроки готовили в столовой. Сперва первые два класса, потом остальные. Петя попытался написать «еврей», но так и не решил, с какой буквы начинается это слово. Отсидев отведенный час, он пересёк двор, юркнул за дощатую уборную и затаился. За уборной забор заменяла ржавая колючая проволока, за проволокой овраг, заросший и тёмный в глубине. Петя подпёр проволоку, прополз под ней и пошёл вдоль оврага задворками посёлка. Школа была не далеко. Петя знал, что там никого нет, только бабка Анфиса убирается, ворочая парты. Он незаметно пробрался в учительскую, нашел журнал первого «Б» класса и стал листать с конца. Вот список, вот Зисман, повёл палец вдоль строчки — еврей. Петя открыл окно и выпрыгнул в палисад.

Варвара Кирилловна пришла после ужина. Села с Петей в столовой и сказала: — Видишь, что бывает, когда дёргают за косички. Тебе всё понятно?

— Ничего мне не понятно. Почему меня домой не взяли?

— Как ты попал в детдом, я не знаю, и Алевтина не знает, а когда люди не знают, они выдумывают.

— А про еврея тоже выдумали?

— Нет, не выдумали. У нас в классе разные дети учатся. Есть удмурты, русские, татары и ты — еврей.

— А кто ещё еврей?

— В классе ты один и в школе, наверное.

— А не в школе?

— Помнишь, врач к вам в детдом приходила? Марию Львовну помнишь? Она тоже еврейка. Все люди одинаковые просто названия разные.

— Как фамилии?

— Верно, Петя, как фамилии.

В воскресенье после обеда Петя лежал на кровати и рассматривал потолок. Им теперь не то, чтобы разрешали ложиться на застланную кровать в одежде, но и не запрещали. В дверь заглянула вездесущая Маша: — Иди, Файка Повышева зовёт. — Это было что-то новое. Поселковые не ходили к детдомовским. Фая стояла в самом конце забора, куда обычно никто не заглядывал. Она манила Петю рукой, не удержалась и крикнула: — Ну, иди быстрей! Во дурак! — и сразу затараторила, — Влетело мне за тебя. Ну, не здорово. Варвара Кирилловна говорит: «Ты бы лучше шефство над ним взяла, чем обзываться».

— Какое ещё шефство?

— Ну, вроде тимуровцев. Мне Лидка книжку про них читала. На вот, пирог с капустой тебе принесла. Ешь!

Пока Петя ел пирог, Фая рассказала, что с войны вернулся Федька, раненый, но живой. Он ещё до войны к Лидке подкатывался, а теперь из дому не выгонишь, и Лидка довольная ходит.

Петя прожевал пирог и спросил: — Какая Лидка?

— Во дурак! Тётка моя, мамкина сестра младшая. Ну, иди. Будет чего ещё, принесу.

Пошла, вернулась: — Валерке нос чуть не своротил. Бешеный какой-то.

В начале октября дождь прекратился. Небо очистилось, повисла паутина, установилось бабье лето. После уроков Фая потянула Петю за рукав:

— Пойдём, Федьку покажу. Трактор чинют с Никитичем.

Лида, Федя и всё, что между ними происходит, постоянно занимало Фаю, ни о чём другом она не могла говорить. Петю больше привлекло упоминание о тракторе. Договорились встретиться после часа, отведенного на приготовление уроков, когда можно будет незаметно отлучиться. Приём этот был отработан и пока действовал безотказно.

У всех в жизни бывают встречи, уготованные судьбой. Гусеничный «Сталинец 65» поблескивал стёртыми траками. Разобранный двигатель тускло отсвечивал шлифованной сталью цилиндров. Детали, инструменты, запах солярки, люди в промасленных спецовках, ветошь, которой вытирали руки… Петя стоял завороженный, а Фая, тем временем, поясняла: — Вот, привела детдомовского, трактор хотел посмотреть, интересуется.

Федор вытер руки, поднял Петю и посадил в кабину. — Поиграй рычагами. — Время шло, Фая нетерпеливо дёргала за штанину. — Ну хватит, пошли. Никитич подошёл, положил руку Пете на плечо. — Приходи один, без сороки.

— Ему нельзя одному. Могут поколотить. У них война, — сообщила Фая.

Пока светило солнце Петя каждый день проползал под проволокой и бежал по оврагу в мастерскую. Он выучился различать гаечные ключи по размерам, узнал названия деталей и инструментов. Никитич или Фёдор роняли: «ключ на двенадцать, разводной, здесь без газового не обойтись», и Петя бежал с ключом от Фёдора к Никитичу и обратно. Ему дали драную спецовку, он вытирал руки ветошью, уходя мыл их с содой, он был счастлив, а счастье, как известно, никогда не бывает долгим. Пошли дожди, в помещении все были на виду, подходящей одежды и обуви тоже не было. Выехали на тракторе уже без него. Эти несколько дней в октябре открыли ему мир по ту сторону ограды, он ещё не тяготился своим положением, но впервые начал думать и сравнивать.

Роман с трактором длился три года — пока Петя жил в Якшур-Бодье. Он долго бегал украдкой, а летом, после третьего класса, Никитич поговорил с капитаном и Пете разрешили «помогать в мастерской». Этим же летом произошли два, как теперь говорят, знаковых события. В мастерской установили подаренный заводом токарный станок «Удмурт» и новенький наждак для заточки резцов. Потекла витая стружка, металл на глазах превращался в болты и гайки, а Никитич, вытирая станок, мечтательно говорил: — Нам бы ещё фрезерный… Петя не отходил от станка пока на нём работали, и дождался своего часа: Никитич одел ему очки, поставил на ящик, подвёл резец и Петя сам, на ручной подаче, перегнал слой стали в стружку. Сила механизмов ощущалась, как собственная сила. Петя запомнил это чувство.