Образ жизни - [29]
Мы сидели, слушали, пили, закусывали и рассматривали подарки. Зинуле досталась шариковая ручка, мне — пачка с тремя сигаретами и листок с уверениями, что вдыхать дым через фильтры всё равно, что дышать альпийским воздухом. На фильтрах памятки — завтрак, обед, ужин. Дневная пайка, надо полагать. Я подышал, ничего не почувствовал и отдал сигареты брату — хоть похвастается.
Всё это я рассказал Петру, когда мы сидели на полу в его новой квартире и пили пиво.
— Да, это как раз то, что нужно, — сказал Пётр. — Соль профессии.
— Хочешь, я поговорю с Виктором Григорьевичем?
— Не спеши. Когда предлагаешь себя, надо что-то иметь за душой. А так, с пустыми руками… нет, не стоит. Я сам поговорю с ним, когда буду готов.
Виктор Григорьевич сел за свой стол и попытался успокоиться в тишине пустой лаборатории. Он только что вернулся от директора завода, где один из секретарей обкома вносил свой вклад в дело освоения производства фасонных профилей: — Немцам понадобилось тридцать лет, а мы не можем дать вам и трёх — три месяца и профили на стол! — Он постучал по директорскому столу, чтобы не оставалось сомнений на чей стол.
Камнем преткновения стали шлицевые валы. Их набралось уже больше десятка: с четырьмя шлицами, пятью… и так до восьми, с разной глубиной паза и из разных марок стали. На проспектах, привезенных из Германии, красовались все сечения по проходам — от исходного круга и до готовых валов, но, когда этот путь попробовали в точности повторить, ничего не вышло. Переломали оснастку и стали искать другие пути. Пока искали набрался полный короб обрывков и обломков. Хлопоты по устройству лаборатории, неудачи с изготовлением первых опытных партий, беспардонное вмешательство и постоянное понукание секретарей всех мастей и калибров — раздражали и обижали Виктора Григорьевича. «К чему весь этот ажиотаж? — ворчал он, — вроде не война? Да и что дадут несколько образцов? Пока цех построят, можно спокойно подготовиться к пуску…» Он знал, что покоя не будет — слишком много желающих отрапортовать и доложить. Так работала система, а он был знаком с нею уже не первый год. Зазвонил телефон, Виктор Григорьевич поморщился и снял трубку.
— Кто? Мастер? А, Пётр Иванович. Что? Хочешь изготовить шлицевый вал? Хорошо, зайду по дороге домой.
В цехе Виктор Григорьевич сказал: — Говори. Поздно уже. Старуха заждалась.
— Дайте мне чертёж вала, который посложней, я выполню чертежи оснастки, а потом и вал изготовлю. Прутков десять хватит?
Виктор Григорьевич усмехнулся. — Хватит. — «Самоуверенности парню не занимать.» — Завтра пришлю чертёж. Твори, выдумывай, пробуй!
Уже за проходной вздохнул: — Когда-то и мы такими были.
У телефонного звонка была своя предыстория. Пётр поблагодарил судьбу за то, что может учиться на чужих ошибках, и начал разбирать сваленные в короб обломки. Вечерами и ночью, закончив неотложные дела по смене, он доставал из короба очередную треснувшую фильеру с застрявшим в ней прутком, отпиливал передний конец, выбивал пруток и пытался понять, что же произошло в очаге деформации. Перед сном, лёжа с закрытыми глазами, силился представить поверхность плавного перехода с простого профиля исходной заготовки на замысловатый профиль готового изделия, засыпал, во сне ничего не являлось, но утром, во время бритья, приходили свежие мысли. Когда показалось дно короба, Пётр уже знал, что произошло в каждом отдельном случае, знал, как не надо проектировать оснастку, и не знал, как надо. За подсказкой, которая могла бы навести на свежую мысль, пошёл в библиотеку, попросил разрешение покопаться в хранилище, взял табуретку и таскал её за собой между стеллажами. Постепенно смальты сведений из разных источников стали складываться в неясную ещё картину, и он понял в каком направлении надо думать и что искать. Начал расставлять книги по местам и услышал:
— Пётр Иванович, мне сказали, что вы внизу. Я хочу извиниться. Дело даже не в извинениях. Пётр Иванович, что вы обо мне знаете?
— Имя, отчество и то, что вижу. Словом, я не прочь продолжить знакомство. Всё, пожалуй.
— Я не хотела вводить вас в заблуждение. Думала, вы знаете. Я замужем и у меня двое детей. Мальчик и девочка. Игорёк и Танечка.
— Везёт же людям. Игорёк и Танечка. И всё же мне кажется, вы не всё сказали.
— На сегодня хватит.
Пётр согласно кивнул. — Вполне.
В этот день уже не работалось и думать не хотелось. Было от чего расстроиться — наконец встретил и готов был полюбить… Пётр побродил по городу, купил чертёжную доску, рейсшину, другие принадлежности. Дома поставил под лампой свои два стула, положил на спинки доску и достал готовальню. «Ты мне друг. В полном смысле этого слова». Одел фуфайку и пошёл расчищать дорожки.
В выходной Пётр лежал на кровати, заложив руки за голову, смотрел в потолок и рассуждал сам с собой.
— Шлицевый вал, по существу, очень простой профиль, всего два элемента — собственно вал и шлицы. Большой вал и маленькие шлицы должны быть в равных условиях. Проходы — просто поперечные сечения, делящие на части переходную поверхность. Форма каждого сечения — выход из одной фильеры и она же вход в другую. А расстояние между сечениями… погоди, погоди — это же углы, а углы известны. Он встал, включил свет, раскрыл готовальню…
Главная героиня романа ожидает утверждения в новой высокой должности – председателя областного комитета по образованию. Вполне предсказуемо её пытаются шантажировать. Когда Алла узнаёт, что полузабытый пикантный эпизод из давнего прошлого грозит крахом её карьеры, она решается открыть любимому мужчине секрет, подвергающий риску их отношения. Терзаясь сомнениями и муками ревности, Александр всё же спешит ей на помощь, ещё не зная, к чему это приведёт. Проза Вениамина Агеева – для тех, кто любит погружаться в исследование природы чувств и событий.
Героиня романа мечтала в детстве о профессии «распутницы узлов». Повзрослев, она стала писательницей, альтер эго автора, и её творческий метод – запутать читателя в петли новаторского стиля, ведущего в лабиринты смыслов и позволяющие читателю самостоятельно и подсознательно обежать все речевые ходы. Очень скоро замечаешь, что этот сбивчивый клубок эпизодов, мыслей и чувств, в котором дочь своей матери через запятую превращается в мать своего сына, полуостров Крым своими очертаниями налагается на Швейцарию, ласкаясь с нею кончиками мысов, а политические превращения оборачиваются в блюда воображаемого ресторана Russkost, – самый адекватный способ рассказать о севастопольском детстве нынешней сотрудницы Цюрихского университета. В десять лет – в 90-е годы – родители увезли её в Германию из Крыма, где стало невыносимо тяжело, но увезли из счастливого дворового детства, тоска по которому не проходит. Татьяна Хофман не называет предмет напрямую, а проводит несколько касательных к невидимой окружности.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В своём произведении автор исследует экономические, политические, религиозные и философские предпосылки, предшествующие Чернобыльской катастрофе и описывает самые суровые дни ликвидации её последствий. Автор утверждает, что именно взрыв на Чернобыльской АЭС потряс до основания некогда могучую империю и тем привёл к её разрушению. В романе описывается психология простых людей, которые ценою своих жизней отстояли жизнь на нашей планете. В своих исследованиях автору удалось заглянуть за границы жизни и разума, и он с присущим ему чувством юмора пишет о действительно ужаснейших вещах.
В своей чердачной студии в Пензансе умирает больная маниакальной депрессией художница Рэйчел Келли. После смерти, вместе с ее гениальными картинами, остается ее темное прошлое, которое хранит секреты, на разгадку которых потребуются месяцы. Вся семья собирается вместе и каждый ищет ответы, размышляют о жизни, сформированной загадочной Рэйчел — как творца, жены и матери — и о неоднозначном наследии, которое она оставляет им, о таланте, мучениях и любви. Каждая глава начинается с заметок из воображаемой посмертной выставки работ Рэйчел.
Шестой ангел приходит к тем, кто нуждается в поддержке. И не просто учит, а иногда и заставляет их жить правильно. Чтобы они стали счастливыми. С виду он обычный человек, со своими недостатками и привычками. Но это только внешний вид…