Образ жизни - [14]

— С Клименко договорились? Приходил на днях, назад просился. Надоело со старухой ругаться. Возьми адрес у секретаря и сходи к нему. Пусть приходит.

Пётр обрадовался, что всё решилось так просто, сказал, что они могут рассчитывать на него в любое время.

— Само собой — нашим же студентом будешь.

Глава 5

Род человеческий, возможно, потому и был назван разумным, что у него хватило ума накормить себя и тех немногих чудаков, которые не только ели, но ещё и думали. Выкачав всё трудоспособное сельское население, город перешёл на самообслуживание. Призванные вершить прогресс вернулись к натуральному хозяйству.

Как начальник научного подразделения Пётр отвечал за прополку и уборку овощей с закрепленной площади в подсобном хозяйстве. Летом мы пололи, осенью убирали, зимой перебирали картофель, гниющий в хранилищах, а весной выбирали пригодный для посадки. Бывали ещё сенокосы, заготовка веток на корм скоту и другие самые разные работы в «подшефном» колхозе. Почему-то каждый раз в другом. Колхозники так и говорили: «Вам надо — вы и работайте». Пётр никогда не отлынивал от сельхозработ, не выезжал на молодых специалистах, холостых и незамужних. — Завтра у нас морковка (или свёкла…), — говорил он, и люди начинали обсуждать, кто что принесёт. Он никогда не возражал против спиртного, даже в разгаре свирепых антиалкогольных кампаний, и никто не напивался. Должно быть, поэтому ему не устраивали истерики и не несли липовые справки от знакомых врачей. До этого времени мне ещё далеко, а пока рассказ о первой поездке Петра в колхоз. Мы искали всходы моркови среди сорняков и делились крестьянским опытом.

Студенческая жизнь началась с уборки кукурузы. Группу парней и группу девушек привезли в большое село и развели по хатам. Утром студенты собрались у правления, сидели на траве, грелись на солнце и знакомились. Накануне они долго не могли понять, кто будет руководить ими, пока не узнали от девчонок, что вон та, в косынке. Позже выяснились подробности. Валентина этим летом окончила университет, в августе приступила к работе на кафедре химии, а в сентябре её отправили в колхоз с шестьюдесятью студентами и ничего не объяснили. Студенты уже выпили всю воду из бачка в конторе, уселись вдоль стен в тени здания, травили анекдоты и весело смеялись, а Валентина, едва сдерживая слёзы, сидела перед председателем и слушала его нескончаемые разговоры по телефону. Приходила, уходила и снова пришла звеньевая Галя, чьё поле должны были убирать студенты, а председатель, весь красный и злой, повторял в который раз:

— Нема траспорту. Идите пешком. Воду и еду привезём на волах.

— Да они дойдут только к обеду, поедят и назад пойдут, — вмешалась Галя. Валентина устала от этих разговоров, вышла к студентам, села возле девушек и расплакалась. Из её слов, сквозь всхлипывания, нельзя было разобрать, в чём дело — она только повторяла, что не надо было соглашаться ехать руководителем. Пётр смотрел на неё, на притихших студентов, вчерашних школьников, встал и пошёл в сельсовет.

— Чего тебе? — рявкнул председатель. — Нянька я вам?

Пётр подошёл к телефону, снял трубку. — Как позвонить в райком?

Председатель прижал рукой рычаг. — Зачем тебе райком?

— Пусть разберутся, что с нами делать.

— Сядь, — сказал председатель. — Пойми, нет у меня шоферов. Нету!

— А машины есть?

— Две новенькие стоят в гараже. Шоферить некому.

Пётр расстегнул карман. — Вот права.

Председатель откинулся на спинку стула, вытер лоб платком, вошёл во власть и стал отдавать указания — коротко и ясно:

— Галина, возьми выписки на утварь, продукты, бензин… Как тебя там? — Заглянул в права: — Петро, бери машину, и чтобы я вас больше здесь не видел. Всё.

Бескрайняя степь, отданная под кукурузу. Километровой длины рядки, высохшие стебли выше человеческого роста, потерявшиеся среди них студенты — только голоса и солнце. К полудню привозили на волах арбузы. Возница показал как немцы ели их — разрезали пополам и черпали ложкой, как из миски. Обязанности распределились сами собой. На рассвете Пётр заезжал за звеньевой, они ехали на склад, получали продукты на день, привозили первую группу студентов, потом вторую, погрузка, разгрузка и так целый день до вечера. Валентина успокоилась, работала вместе со студентами, ничем не выделяясь.

Звеньевая Галя весь день ездила с Петром, оформляла бумаги в весовой и на станции. Бывало они подолгу ожидали разгрузки. Сидели в кабине, разговаривали.

— Отца моего бабушка за крынку молока выменяла. Пленных по шляху гнали, бабы вдоль дороги стояли — своих высматривали. Отец шёл последним, штаны в крови, еле ноги передвигал. На роду, видать, нам написано: поравнялся с бабушкой и упал лицом в пыль. Конвоир подошёл, пнул ногой, снял с плеча винтовку. Бабушку ноги сами вынесли. Подала крынку. «Отпусти, — говорит, — сыночка». Немец напился и крынку унёс. Всю зиму они с мамкой отца выхаживали.

— Раненый?

— Нет. Дизентерия. Травами поили. Летом обвенчали их с мамой. Церковь видел на холме стоит? Они там в книге записаны. Родилась я, а вскоре наши пришли. Всех подобрали — и на фронт. Месяца через два похоронку получили. Почему я тебе рассказываю? Похож ты на него. Помнишь, мамка позвала тебя в хату, топлёным молоком поила и всё смотрела как ты пьёшь? Понравился ты ей, на отца моего похож. Только глаза у него были тёмные карие, а у тебя не поймёшь какие. Ты в отца пошёл или больше на мать похож?