Образ мира в тексте и ритуале - [229]

Народный сонник подтверждает широко известное отождествление смерти и свадьбы (брака), манифестирующее себя не только в поэтической фольклорной метафоре (ср. «обвенчаться с сырой землей»), но и в мифологической и структурной близости соответствующих обрядов (см. [Байбурин, Левинтон 1990]). В польской традиции толкований снов семантика смерти приписывается увиденной во сне свадьбе, свадебной процессии, невесте в свадебном наряде, фате, обручальному кольцу (правда, снимаемому с пальца). Ср. также полес. «Увидеть свадьбу кого-либо из знакомых, то он скоро умрет» (бреет.) [ПА].

«Прямыми» знаками смерти во сне являются многочисленные реалии погребального обряда: солома (ср. народный обычай перекладывать умирающего на солому, обмывать покойника на соломе), длинная рубаха (ср. саван), обувь (ср. обязательное обувание покойника), гроб, могила, кладбище, могильный крест, венок, свеча (обязательный атрибут погребального и поминального ритуала), книга (ср. чтение над покойником), колокольный звон и даже священник в церковном облачении. К этой группе реалий, предсказывающих смерть, можно отнести и часы, которые, хотя и не являются ритуальным предметом, также участвуют в «тексте» погребального обряда (ср. обычай останавливать часы в момент смерти). Столь же «прямой» характер носят толкования появления во сне умерших родственников или знакомых, якобы зовущих спящего в свой мир: «Покойники к живым приходят [во сне] и зовут» (мозыр.).

В ряду «образов», толкуемых в сновидениях в качестве знаков смерти, встречаются (хотя и не слишком часто) животные: в польской традиции, по данным С. Небжеговской, – корова, свинья, кот; у восточных славян, по данным А. В.Гуры [Гура 1997], – также заяц, птицы (ворон, сорока, кукушка) и летающие насекомые (мухи и пчелы). В полесской традиции особенно часто в толкованиях снов фигурирует пчела и пчелиный рой:

Рой пчел снится – к смерти; Свой рой вуйде – к смерти (гомел.); Приснилось: пчелы, рой взвився на дворе – так чоловика збило (волын.); подробнее см. [Гура 1997: 454–455].

Если семантическая связь птиц и насекомых с хтоническим миром и пространством смерти хорошо известна (ср. хотя бы представление о птицах и насекомых как душах умерших, о вороне как вещей птице и т. п.), то в случае с домашними и дикими животными эта связь не обнаруживает прозрачной мотивировки в конкретном контексте сна и обычно требует привлечения дополнительных семантических «звеньев». Так, корова и особенно свинья может ассоциироваться со смертью через мотив убоя скота, ср. «Як снится – свинку забье, тото женщина умре, а як кабана – мужчина» (волын.); кот может трактоваться как предвестье смерти на основе распространенного представления о том, что кот или кошка (или другое небольшое животное), перепрыгнувшие через мертвое тело или перебежавшие дорогу погребальной процессии, способны вызвать превращение покойника в вампира и его посмертное «хождение», чем объясняется распространенный обычай (особенно у восточных славян) в случае смерти прятать домашних животных и «караулить» тело покойника.

Полесский народный сонник содержит некоторые толкования, не отмеченные для польской традиции. К наиболее характерным (не единичным) примерам такого рода можно отнести следующие предвестия смерти: месяц (луна): «Кали маладзичок снится, да маленьких смерть» (гомел.); ср. универсальное соотнесение луны с загробным миром; голоса людей и животных: «Як спишь и тако уздарится, что у окна гутарять и кличуть по имени – от тоже к покойнику» (бреет.); «Курица во сне заговорила и обещала смерть» (мозыр.); выгребаемый из хлева навоз (бреет., гомел.); сено: «Сено як привезешь до хаты – к смерти, а як солому – то некий шум буде, а не до смерти» (бреет.); мед (гомел.)

Несмотря на конкретность многих ассоциаций, лежащих в основе народных толкований снов, многие из них имеют мифологический подтекст. Так, цветы предвещают смерть не только потому, что они фигурируют в погребальном ритуале и убранстве могилы: «Если снятся цветы – это к болезни или смерти» (гомел.); цветы и – шире – цветение растений обнаруживают в народной традиции сугубо мифологическую интерпретацию (см. [Виноградова 2000: 195–219]). О мифологической основе толкований снов вообще (т. е. не только снов – предвестий смерти) см. [Толстой 19936].

Рассмотренные в первом разделе тексты составляют особую часть народного сонника, или сонник в узком смысле слова. Как и письменные сонники, они могут быть отнесены к символико-толковательному жанру: каждый из текстов представляет собой двучлен, состоящий из символа (образа) и его интерпретации (в данном случае нас интересовал только один тип интерпретаций: смерть). Отношение между символом и его толкованием носит характер предсказания будущего по некоему зрительному образу, явившемуся во сне. Прогнозирующая сила этих образов основывается на видимой случайности, неконтролируемости их появления и, следовательно, на их независимости от человека и предопределенности свыше (в данном случае мы отвлекаемся от магического программирования сновидений в контексте девичьих гаданий о суженом и т. п.). Это сближает сонник с такими жанрами народной традиции, как приметы, предсказания, гадания.