Образ мира в тексте и ритуале - [139]

в сад слетались птицы, им любовались люди и т. д. Свой сад невеста называет раем:

Позабыла я, девиця, дак / С мистечком-то проститиси! / Ты прошчай, мой прекрасной рай, дак / Оставайсе, зелёной сад, дак / Больше мне, молодёшеньке, мне / В раю ту не сеживать, дак / Во саду ту не гуливать дак / Красною ту девицею, мне / Чёсной славной невестою [Еф.: 223]; Мне в саду-ту не хаживать, / Да мне в раю-ту не сиживать [PC 1985: 59]; Ты прошчай, мой прекрасной рай, дак / Оставайсе, зеленой сад! /<…)/ Ты прошчай да оставайсе, / Моё притомно мистечико! Дак / Больше мне, молодёшеньке, дак / Мне-ка здись-то не сеживать! Дак / Ты прошчай да оставайсе, дак / Все круты бережочики, дак / Все зелёны лужочики, / Наша Дунай-ричка быстрая, / Наша Кокшеньга та славная! [Еф.: 227].

Невеста просит батюшку дать ей проститься со «своим местом»:

Уж не спеши да не торопись. / Идём да подумаём, / Уж постоим да посоветуём, / Уж мы назадь да заворотимсе. / Уж позабыла я, молода, / Уж со местом-то простішеє. / Прошчай, мёсто-мистецико, / Оставайсе, зелёной сад! / Ты прости-про-шчай, прекрасной рай. /Я во саду насиделасе, / Да во раю нараиласе [PC 1985: 236].

Замужество для девушки равносильно ее собственной смерти и смерти ее сада: «Досыхать да стала травонька шелковая, поблекли цветочики лазуревы, позябли сахарный деревиночки, и малы птиченьки – чего оны спуталися, – из зелена сада соловьи розлетались!» [Б.: 285]. В день свадьбы она сокрушается: «Разорен да мой зеленой сад!» [там же: 458]. Невеста-сирота просит покойную мать следить за садом: «Ты ходи, ходи, мамушка, церес день да кажонный день яблоньцю-то посматривать да листьиця полаживать: не посохла ли яблоня да не повяло ли листьицё?» [PC 1985: 63] – когда сад увянет, дак в ту пору, в то времецъко плохо будет бедной дочери на чужой стороне.

Невеста прощается с деревней, лугами и полями, рекой и всей родной стороной. Это понятие охватывает все реальное жизненное пространство девушки, концентрически расширяющееся от родительского дома до всей деревенской округи:

Прошчусь с сутним-то окошецьком: /<…)/ Сцяс прошчай да оставайсе, / Батюшкове строеньице, Хорошое заведеньице. / (…) / Сцяс прошчай да оставайсе, / Моя широкая улоцька. / Мне не бывать да не хаживать / На широкой-то улоцьке / Душой – красной-то девицей. / Сцяс прошчайте оставайтесь, / Все луга да припольецьки [PC 1985: 349]. И ты прости меня, невольницу, / И ты, деревня садовитая, / И ты, усадьба красовитая! [Б.: 459]; Любила-то я, любила да / Я ходить да и гуляти да / В лес по губки, по ягоды, да /(…)/ На Дунай-речку быструю… [Еф.: 279]; Прошчайсе да оставайсе, уж / Деревня та красивая, уж / Сторона та любимая [там же: 233, 239–240]; Да ты прошчай, полё цистоё, / Да зимовоё засияно, / Да яровоё посияно! / Да вы прошчайте, луга цистые, / Да луга и приполецьки, / Да сады – пригородоцьки! [PC 1985: 71].

И умереть она хочет «на здешней стороне»:

Заставай меня, смёртонька, / Здесь на здешной-то стороне, / Да у своих-то корминецей [там же: 60].

Если жизненное пространство девушки до свадьбы довольно обширно и включает много разных принадлежащих ей локусов в доме и за его пределами, то ее обрядовое пространство во время свадьбы крайне сужено:

Приукрыл меня батюшко / Злой фатой-то слезливою, / Да не велел мне-ко батюшко / Широко-то росхаживать, / Далеко-то розглядывать, / Только велел мне-ко батюшко / Ходить по светлой-то светлице / Со стуканьем да со бряканьем, / Со прицитаньём, со плаканьём [PC 1985: 55]; Да призакрыли, голубушки, / Много свету-ту белово. / Теперь хожу потихошенько, / Сколь я вижу малёшенько [там же: 36].

После сговора она сидит в заднем углу или под окном: «Я садилась, горюшиця, я под кутьнёё окошечко» [Еф.: 210]; «Мне повыть да всё поплакати, да жалобно да попричитати, сесть на кутную кутницю, на дубовую лавицю!» [там же: 325], и ей достаточно одной половицы, чтобы пройти к столу или назад к заднему углу:

Как сегодняшним Господним Божьим денечком / Мне немного надо местечка, / Мне одна надо мостиночка, / Мне одна надо перекладинка / Ко столу пройти дубовому, / Ко князю пройти молодому [РСЗ: 203]; И со унылого пройти да задня уголка / И по единоей дубовоей мостиночке, / И как по малоей теперь да перекладинке [Б.: 313]; Сево дни да сево цясу, / В воскресенье светлое / Приукрыл меня батюшка / Злой фатой-то слезливою. / Не велел мне-ка батюшко / Широко-то расхаживать, / Далеко-то поглядывать. / Только велел мне-ко батюшко / Ходить по светлой-то свитлице, / Да по одной половицинке [PC 1985: 39].

Невеста просит соседок расступиться и дать ей места:

И дайте мистечка теперь да несомножечко! / И вы со малу мне-ка дайте хоть тропиночку, / И со одну столько дубовую мостиночку! [Б.: 375]; И дайте девушки тропиночку с мостиночку / И со мостиночки одну да четвертиночку [РСЗ: 50]; Мне не конную теперь, да пешеходную, / Мне пройти да во девичий задний угол [там же: 56].

В день свадьбы невеста вовсе утрачивает ощущение своего места: «Не знать, куды мне деватисе, / Не знать – вперёд подаватисе, / Не знать – назад воротитисе» [PC 1985: 139].

Особая роль в обрядовом пространстве свадьбы принадлежит