Обратная связь - [12]

Но мы дошли. Теперь мы увидели все втроем, — возможно, потому, что чувства наши были обострены, — как раздвинулись стенки шара и Лиа вышла навстречу. Она смотрела в глаза Илье, остановившемуся в трех шагах от нее. Илья не опустил взгляда.

— Я хочу рассказать, — произнес он, — как было.

Тут только мы поняли Илью и его порыв. Каким бы могуществом ни владела Лиа, она могла видеть Землю такой, какова она в данный момент, сейчас. Надо было показать ей историю, пусть не планеты, — нашей страны.

— Какие у тебя есть возможности? — спросила Лиа.

— Память! — сказал Илья.

— Хочешь отдать мне память? Это опасно!.. — На ее лице отразилось смятение. — Процесс отдачи необратим. Ты умрешь от истощения нервных клеток.

— Люди Земли — не трусы! — сказал Илья.

— Что же движет тобой? — с любопытством спросила Лиа.

— Правда!

— О чем?

— О нашей стране.

— Земле?..

— О Земле — тоже.

Лиа раздумывала, колебалась.

— Что же вы?!. - почти крикнул Илья.

— Не могу согласиться, — сказала Лиа. — Ты погибнешь.

— Илья! — Аня испуганно тронула его за плечо.

Но остановить Брагина было невозможно. Он воевал на фронтах Великой Отечественной войны, ходил в атаку. И сейчас Илья шел в атаку. Он чувствовал себя солдатом на передовой линии всех землян.

Лиа видела решимость Ильи. Понимала ли она его правильно? Может быть, приняла его резкость за вызов ее миру. Посчитала, что отступать нельзя, и приняла вызов?..

— Говори, — сказала она. — Вспоминай!.. — Повернула вкруг запястья браслет. Шар вспыхнул белой чистой поверхностью.

Илья рассказывал образами. Все, что он видел в жизни, знал по книгам и кинофильмам, сейчас проносилось, как вихрь, на белом экране. Никакие слова не могли бы успеть за полетом мысли: плыли истощенные нивы царской России, дымы заводов, первые забастовки… Бесконечная лестница, по которой бегут и падают люди, и коляска с ребенком катится, катится по ступеням… А вот другая лестница… с оружием в руках рвутся кронштадтцы; шалаш из ветвей, человек, склонившийся над листками бумаги: «Промедление — смерти подобно…»

— Ленин! — сказал Илья.

— Ленин?.. — переспросила Лиа, словно хотела запомнить, как звучит имя.

А на шаре уже картины гражданской войны, строительство, потом медленно, будто Илья нарочно сдержал рассказ, чтобы убедить Лию, поплыли картины нашей Земли — Волга в среднем ее течении. Жигули. Илья родился на Волге и знал то, о чем теперь рассказывал. Лиа видела Землю в картинах, принятых шаром, — коралловые острова, сельву Южной Америки, клены Канады. Но видеть так, как хотел показать и показывал Илья, она не могла. Аня, Виталий знали Илью — ели с ним хлеб и соль, — но и они не предполагали, что в душе Илья был поэтом. Только поэт мог показать нежность утреннего тумана, и серебро на траве, и неописуемую синь июльского дня, и сахарную мякоть арбуза; лодчонку, прикорнувшую на лимане, всплеск осетра, крестьянский праздник в волжском селе… Любовь к Земле сделала поэтом Илью, и та же любовь показала его глазами первые бомбовые удары по этой Земле, пыльные шеренги солдат, и как умирали солдаты, стояли насмерть за землю и выстояли.

Илья не боялся показывать смерть. Он верил, что эта смерть во имя любви к Земле, и заставлял верить пришелицу.

Аня, Виталий видели торжество в рассказе Ильи. «Понимаете?..» — спрашивал гостью Илья, показывая рейхстаг, набитый солдатами…

Шар погас. Лиа глядела на Брагина. Потом медленно и молча кивнула ему — словно поклонилась землянину.

В лагерь мы возвращались втроем. Из того, что рассказал Лие Илья, он ничего не помнил.

Диалог четвертый

Лиа пришла на следующее утро. Села к костру. Молчали все четверо. Не потому, что не о чем было говорить: каждый из нас готов был отстаивать Землю до последнего вздоха. Лиа сказала:

— Я не могу обвинять вас. И помочь не могу. У вас большой путь, и вы обязаны пройти его сами. Так — везде. Одни страдают меньше, другие больше. У вас трудная планета, и ваш путь — трудный. Но мы будем помнить о вас… — Она взглянула на Илью. — О вашей стране.

Тогда неожиданно для всех Аня сказала:

— Покажите нам свой мир. Умеете ли вы смеяться, ласкать детей? Что любите и что ненавидите?..

Мы переводили глаза с Ани на гостью.

— Какие вы есть? — добивалась Аня.

— Хотите все это знать? — спросила наконец Лиа.

— Хотим! — в голосе Ани было еще больше решимости.

— Для чего?

— Если ваш мир хороший — покажите нам!

Наступило молчание. Лиа о чем-то думала. Мы ждали.

— Нашей планеты скоро не будет, — сказала она. — Но какая она сейчас, я покажу… — подняла руки к агатовой броши.

Сумеречный свет тундры померк, как будто спустилась ночь. Но тут же, раздвинув тьму, брызнули солнечные лучи, расплавили тундру, озера. От яркого света мы прикрыли глаза рукой. Когда же осмелились глянуть, — ничего привычного перед нами не было. Летела навстречу даль, — и горы, и между ними равнина, как распахнутые ворота: входите! Но это ощущение продолжалось секунду: горы стояли на месте, равнина была под нами, — мы летели над незнакомой страной. Она вся была в зелени, покрытая лесом. Но тут мы ошиблись: в пущах деревьев мелькали невысокие здания, нити тропинок. Это был сад — бесконечный парк, выращенный заботливыми руками. Мы плыли над ним бесшумно, как на воздушном шаре. И снова ошиблись, мы воспринимали все слишком по-земному… Навстречу нам попадались небольшие диски светлых тонов: оранжевые, желтые, голубые, — самолеты, вернее сказать, — дисколеты. В каждом сквозь полупрозрачную сферу можно было увидеть одного-двух пассажиров. Встречались группы машин — по пять-шесть дисколетов. Они летели так плотно один к другому, точно были связаны невидимой нитью. Все вместе, как стая скворцов, они меняли направление полета, будто управляемые одной рукой. Так оно, наверно, и было на самом деле: всю группу вел кто-то один, машины управлялись синхронно.