Обратная перспектива - [35]

— Нет, почему же, — невпопад встряла Надежда, — каждый имеет право на спасение души.

Плющ неприязненно глянул на Надежду, перевёл взгляд на затенённую стену — угадывались на ней две маленькие обнажёнки работы Плюща, Константина Дмитриевича, подаренные им некогда шахматному клубу.

— Так у меня, батя, один этюд стоит тысячу баксов!

— Ну и продавай.

— Так никто ж не покупает, — засмеялся Плющ. — Ладно. В конце концов, работа стоит столько, сколько за неё дают. А что до Нила, давай благотворительность поделим — половина моя, половина твоя.

— Не стяжай! — грозно предупредил отец Владимир.

— Только бабки вперёд. Аванс, хотя бы.

— Губитель, — проворчал священник и полез под рясу, в брючный карман. Он порылся в тощем бумажнике.

— Вот тебе сто баксов.

— Да мне это на один зуб, — развеселился Плющ. — Буквально.

— А ты не роскошествуй. Вставь деревянный. Чем ты хуже древних…

Батюшка обнял Плюща за плечи и сказал тихо и серьёзно:

— Зубы потом. Съездил бы ты, Костя, на родину, погрелся. Там, небось, ещё тепло. Продышись. А здесь — снег скоро выпадет. Покрова на носу. А Нила сделаешь, как вернёшься. Договорились? — он медленно перекрестил смущённого Плюща. — Благословляю.

В салоне тихо ворковали что-то про пиксели и гигабайты. Снежана подошла, взяла Плюща за локоть.

— Может, тихо слиняем?

Плющ медленно покружил вокруг столика, выпил рюмку, но покоя не было. И когда речь зашла о фьючерсах, он решительно шепнул Снежане:

— Сваливаем.

И тихонько пошёл к выходу.

Дома Плющ не находил себе места, не знал что делать: то ли пить дальше и слушать уговоры Снежаны — про Одессу, то ли заснуть, и — утро вечера мудренее.

Всё решил Лелеев, ворвался с белыми глазами, но не от пьянства, а от возбуждения и решимости.

— Дмитрич, — сказал он, не глядя нащупывая стол бутылкой водки.

— У тебя есть этюд, самый завалящий?

— У Константина Дмитриевича не бывает завалящих этюдов, — нахмурилась Снежана.

— Да подожди ты, — отмахнулся Лелеев, — дело серьёзное.

— А у меня, Лелеев, все завалящие, — усмехнулся Плющ, — а что?

— Очень нужно. Мне срочно нужен подарок.

Лелеев достал из кармана триста долларов.

— Отрежь на эту сумму. Говорят, ты в Одессу собрался?

— Какой же ты, Лелеев, дуролом, — умилилась Снежана, — дай, я тебя поцелую.

— Да я хотел… зубы, — пробормотал Плющ, чувствуя, что сдаётся.

— В жопу зубы! — заорал Лелеев. — Наливай!

— Нет, что происходит, — начал Плющ, когда они уселись за столом, как следует, под закуску, — поезжай, говорят, на родину. А родина, Лелеев, это когда тебя выпихивают. Это место, где тебе нет места. — Плющ рассмеялся. — Видишь, развеселился на старости лет, хоть сейчас в клуб, падла, весёлых и находчивых.

Лелеев с серьёзным лицом переждал это лирическое отступление.

— Да кто выпихивал? — спросил он. — Инородцы? Жиды? Черножопые?

— Свои же и выпихивают. Они твою родину больше тебя любят, а ты ещё и виноват. А единственное, что я имею в Одессе — так это дом в Кимрах. А теперь ещё и вы. Тоже выпихиваете. Выходит, родина здесь. А что, классно: летом здесь Левитан, зимой — Саврасов.

Внезапно лицо его погасло, как тусклая лампочка в привокзальном туалете:

— Как же я поеду, Снежаночка, без тебя?

— Вы же знаете, Константин Дмитриевич, меня уволят, если я сейчас уеду. И так… Я подумала, может тебе захочется побыть одному, походить, повспоминать…

— Очень хочется, — простодушно сказал Плющ.

— Ну вот, а я в конце вырвусь на несколько дней, заберу тебя. А жить будешь у Коренюка в мастерской.

— Откуда ты знаешь?

— Так я созвонилась. Одесса тебя ждёт, Константин Дмитриевич, — Снежана победоносно выпила рюмку.

— И не сказала?

— Я же вас боюсь.

Догадавшись, что его решимость ехать бесповоротна, Плющ стал капризничать:

— Только никаких самолётов. Просто, не люблю, когда меня перевозят. Сидишь, как горошина в стручке. И курить нельзя.

Он встал, прошёлся по кухне, потом нырнул в мастерскую и вышел с любимой трубкой и табаком. Трубку он курил в минуты особого самоуважения.

— Пересох табак, зараза. Надо чаще пользоваться. В конце концов, пора выгулять белые штаны. Ты знаешь, Лелеев, какие у меня штаны? Очень даже хорошие. Представляешь, тонкая фланель, английская.

— Сроду не видел, — глупо сказал Лелеев.

— И не увидишь. Как я могу их здесь носить! В Кимрах белые штаны выглядят вызывающе, как лимузин. А в Одессе — это будет символ моей успешности.

— Успешности! — с досадой сказала Снежана. — Они от вас выставки ждут. Даже название уже придумали: «Возвращение».

— Вот суки. Да вы погодите, может, ещё билетов не будет. В Одессе всегда проблема с билетами. А в общем вагоне я не поеду.

— Вот, блин, Багрицкий нашёлся! — рассердилась Снежана. — Помнишь, как он с Катаевым торговался? Ты б ещё спросил: «А кушать?»

— Кушать меня не колышет.

— Так вот. Билет уже куплен. И оплачен. Купейный. Осталось его забрать в кассе на вокзале. Поезд послезавтра, в пятнадцать десять.

— Как же?..

— А так. По Интернету. Иногда, Константин Дмитриевич, надо слезать с пальмы…

Плющ вспомнил холодную грелку и помрачнел:

— И долго ты будешь прыгать с ветки на ветку?

Лелеев почувствовал приближение скандала и громко чихнул.

— Будь здоров, князь, — отвлёкся Плющ. — Какой же ты тонкий, падлюка. Я и не предполагал.