Обращенные в камень. Разгадка перевала Дятлова - [4]

Она согласилась, но вскоре поняла, что это была ошибка. Олег не рассеивал ее тоску, а только умножал и увеличивал. С ним она испытала худший вид одиночества – одиночество вдвоем. Но и порвать с ним было страшно, ведь так у нее оставалась хотя бы иллюзия, что есть мужчина. Эти встречи проходили раз в неделю по пятницам перед законным супружеским уикендом. В пятницу жена, ее звали Лариса, уходила к своим родителям, к старенькой матери и парализованному отцу. А ее муж тем временем воровато урывал моменты для своей личной жизни. Он являлся к Александре сразу после работы – в начале восьмого, проходил на кухню и ставил на стол сумку с продуктами. Этот «набор джентльмена» обязательно включал в себя коробку шоколадных конфет, красное полусладкое вино, копченую колбасу, сыр, помидоры черри и фрукты – яркие апельсины, виноград и киви. Александра пыталась объяснить Олегу, что апельсины она не любит, а от киви у нее вяжет рот. Но он не слушал ее и приносил этот «набор» каждый раз. Олег приходил, Александра быстро накрывала на стол, они пили вино и разговаривали ни о чем, он рассказывал о своих делах, а она слушала его вполуха.

Умом Александра понимала, что нужно рвать эти отношения, и чем скорее, тем лучше, но почему-то все тянула и тянула… Но когда она сказала Олегу, что между ними все кончено, он вскинул на нее глаза и спросил: «Разве нам было плохо?». Глядя на этого уже начинающего полнеть мужчину, она чуть не рассмеялась. В его мужском понимании «хорошо» – это встречи раз в неделю, скучный секс и редкие звонки с вопросами: «Что нового?» и «Как дела?». В один прекрасный момент Александра поняла, что от этих дежурных вопросов у нее уже сводит скулы. Раздельные праздники, грошовые подарки и ощущение заевшей пластинки…

Этот разговор произошел в одном из кафе, куда Олег вызвал ее для объяснения, почему она не отвечает на звонки и избегает встреч. Александра думала: идти или не идти. Но потом поняла, что нужно высказать все в лицо, иначе он от нее не отстанет, будет звонить и добиваться внимания.

– Да, – громко сказала она. – Нам было плохо. Точнее – мне. Как тебе – не знаю. – И встала, боясь, что он окликнет ее и будет пытаться вернуть.

Но очевидно, в тоне, каким она произнесла эти слова, было нечто, что убедило Олега в ее окончательном и бесповоротном решении – расстаться с ним. Ее никто не окликнул, отныне она была свободна, и Александра ощутила легкость в теле и стремительность. Она вышла-выбежала из кафе и вдруг решила не ехать домой, а пройтись по бульвару.

Была осень, вечер, дождь… Мокрые листья устилали Гоголевский бульвар. Начинало темнеть. Зонтика у Александры не было, но она не шла, а словно летела, у нее было чувство, что только что рассталась с чем-то надоевшим и постылым, а впереди ее ожидает нечто хорошее. Народу на бульваре почти не было, Александре вдруг захотелось распустить волосы, и она стянула резинку с волос. Дождь усилился, но она не обращала на него никакого внимания. У нее развязался шнурок на полуботинках, и она подошла к скамейке, чтобы завязать его покрепче. Неожиданно под скамейкой Александра увидела светлое пятно. Это была бездомная собака, спрятавшаяся там от дождя. Она посмотрела на нее без всякого выражения и снова уткнулась носом в лапы.

– Эй! – тихонько позвала ее Александра. – Ты что тут делаешь? Промокла, небось? – И она, нагнувшись, протянула руку, чтобы погладить собаку.

Собака подняла мокрую морду. Псина издала тонкий звук, похожий на сдавленный писк, и тяжело вздохнула. Александра замерла – вздох был так похож на человеческий, что ей стало не по себе. «Иди с миром, – казалось, говорил этот вздох, – ступай. У тебя – своя жизнь, у меня – своя. Ты здесь покрутилась и ушла, а мне ночевать и дневать на улице. У тебя теплый дом, а у меня мокрый асфальт. И ела я позавчера. Но кого это волнует»…

– Эй! – Александра присела на корточки и позвала собаку. – Не грусти. Все еще наладится. Жизнь – штука непредсказуемая. – И она почесала собаку за ухом. И вдруг та подползла ближе к ней и уткнулась носом в ладонь.

– Не грусти… – машинально сказала Александра… – Пожалуйста… – она гладила ее, фонарь бросал на аллею неясные блики, и в темноте глаза собаки блестели… – не грусти, потому что теперь у тебя наступил совсем другая жизнь… Ты будешь жить у меня. Договорились?

Собака подняла морду и недоверчиво посмотрела на Александру, словно вслушиваясь в ее слова.

– Ты меня понимаешь, да? Это хорошо… Ты у меня умная… Ну давай, вылезай, пойдем с тобой в метро… Нет, в метро нас с тобой не пустят. Возьмем такси и поедем домой. Таксист тоже может ворчать, но мы ему заплатим.

С собакой Александру взяла только третья машина. Частник расстелил на заднем сиденье большой целлофановый пакет и буркнул:

– Сидите и не двигайтесь, понятно? А то все сиденье измажете…

– Мы будем не дышать, – пообещала Александра. – Правда? – и посмотрела на собаку.

Та согласно завиляла хвостом, словно говоря: «Я буду послушной, я вообще могу не двигаться…»

Всю дорогу они сидели тихо, как мышки. Собака, как будто бы и правда боялась пошевелиться. Знакомые улицы в вечернем свете казались какими-то незнакомыми. Вскоре шофер затормозил у дома, где жила Александра.