Обращение Апостола Муравьёва - [83]

– Будешь?

– Нет, малыш, он не будет, – ответила за Марата мать. Мальчишка, не раздумывая, сунул жвачку себе в рот. Марат стерпел, а после случилась истерика. Он всхлипывал несколько дней, вспоминая арбузик и вспыхнувшую мужскую дружбу. Чуда не состоялось…

Часа через три появился Егорыч. Едва держась на ногах, подобрал обрубок, внимательно прочёл масть и затворил дверь камеры. Апостол ожидал сирены, вселенского шухера, заламывания рук, но ничего не случилось. Тюремная тишина, перемежаемая вздохами мужиков, не привыкших рыдать.

Отец Серафим не пришёл. Напрасно Апостол мучил кулаки о стальную дверь. Ответом служило молчание. И тогда он понял, что ответ содержится в нём самом. Так положил отец Серафим. И верно. Больше не придёт.

Марат опустился на колени. Закрыл глаза. Воздел руки к небу сквозь бетонные перекрытия. Вызволил из памяти образ священника, а когда тот обратил взор, смирился в последней просьбе:

– Отче, благослови на веру!

Глава 14. Ступени. Итоговые начала

Тесна тропа провидения. Из поколения в поколение беспрерывна череда заблудших, и первое, великое сострадание обрёл родоначальник, уравнявший себя с Создателем.

На суд, как на эшафот, в решётчатый судебный чертог взошёл законоотступник с самоуверенно поднятой головой. Ни на кого в особенности не глядя, глядя на всех сразу, выказывал презрение к судьям, прокурору и адвокату, брезгуя умирающим законом. Воин срочной службы в свежем, едва со склада, мундире, с такими же свежими царапинами от бритья, открыл клеть и хотел подтолкнуть подсудимого внутрь, но неожиданно передумал. Есть такие арестанты – к ним лучше не прикасаться. Этот не из банальных «синих». Махина с колючими глазами и небрежной складкой губ.

Солдат, аккуратно притворив дверь, открыл окошечко, посмотрел на протянутые без напоминания руки. Отстегнул наручники и ими, как навесным замком, заблокировал вход. «Такие», ещё не увенчанные мастями, всё делают без напоминания. Им, видите ли, поперёк глотки, если кто-нибудь подскажет, что и когда делать.

Открытое заседание Подольского районного суда не вызвало оживления у доброжелателей или недругов правосудия в Киеве. Что вначале, что ко времени приговора кресла заняты были кое-где. Зал почти пустовал, набралось едва ли на четверть. Несколько любопытных бездельников, любителей посмаковать всплеск эмоций. Пара студентов юридического факультета. Суетливый и трусоватый на взгляд мужчина. Восточного типа женщина с раскосыми глазами – по обеим сторонам дочки, две её копии. Ещё женщина, с крестиком, суровая, как бездетная монашка. Два старика, две противоположности: один хмурый и худосочный, другой – седой и бровастый гигант. Поодаль немолодой прапорщик. Будто для симметрии, железнодорожник в форме.

Вальяжный господин, крепко похожий на последнего генерального секретаря и рядом с ним инвалид в коляске. Два семитской наружности мужчины, давно распрощавшиеся с молодостью. Автономно расположился адвокат, знаменитый тем, что после успешного дела, а не успешных он не вёл, обзаводился роскошной машиной или ещё более роскошной недвижимостью. Нынешний процесс представлялся, а, по сути и был, беспроигрышным. За смягчение приговора знаменитость запросила огромные деньги.

Судебную троицу возглавляла крашеная брюнетка в притязательном фильдеперсовом костюме, сама облачённая в строгость Фемида. Поднялась, раскрыла папку и принялась зачитывать приговор. Со всеми нюансами и подробностями. Солдату было не интересно. Предвкушая перерыв, он бесполезно поглядывал в зал и чувствовал себя неуютно. Отсутствовать с открытыми глазами – это нужно уметь. Солдат умел. Виделось реальное, но преломлённое. Присутствующие смотрели на подсудимого пристально, дожидаясь ответного взгляда. И находили. Тогда солдату казалось, что связующие их нити, соприкасаясь, искрили. Что возникающие из искр фантомы душевно заговаривали с арестантом, пытаясь отвести от него боль. Но он, настигнутый ими гордец, отвергал помощь.

Суд, как водится, завершался приговором, и всё, что могло произойти, свершилось. Фантом сникшей женщины с крестиком уходил, опираясь на костылик. За ним, прихрамывая, плелась тень. Подсудимый не шелохнулся. Незримая нить, натянувшись до предела, лопнула, огласив пространство печальной «бемолью».

У выхода тень остановилась, удерживая фантом. Арестант удостоил их последним взглядом, словно отпустил навсегда. И они ушли, и с ними, поколебавшись, покинуло зал сострадание, двойник вселенской любви.

Чужой пример заразителен: вслед за женщиной поднялся призрак рыхлого трусоватого мужчины. За ним, пугливо стелясь, поползла его тень. Подсудимый, полыхнув васильковым взглядом, отпустил и этого. Ещё одна нить, достигнув предела прочности, лопнула. Солдатику в борьбе с дремотой привиделось, как чьи-то грубые пальцы оторвали от ромашки эмоций лепесток добродетели.

Судья перелистнула страницу. Фантом несуразного прапорщика двинулся к выходу, покидая суд. Форма на нём сидела, как скафандр на тюлене. Тень, торопясь за хозяином, оказалась без формы, чуждая, голая и неотступная. Холодный зрачок, скрывшись за ресницами, отсёк связующую нить. Зал, или весь мир, покинуло бескорыстие.