Обожжённая душа - [12]

— Если нужно помочь чем, поможем, — отозвался княжич.

Радим только рукой махнул.

— Разве только… — в глазах его только ненависть вместе с болью забурлила, что по загривку холодок прокатился, — …костёр погребальный собрать… — с этими словами он поднялся.

Следом поднялись и все, княжич бегло переглянулся с воеводой, тот, похоже, тоже строил догадки о том, чья правда тут. Может, роды между собой повздорили, а князя легко можно и крайним поставить. Князь если и позволит себе так бесчинствовать, то долго на своём месте не продержится. Это не с руки, чтобы народ на него озлобился.

— Что думаешь? — тихо спросил Вяшеслав, поравнявшись с Пребраном.

— А что тут думать, держать надо ухо востро, нечисто всё. Узнаем правду, только когда на место прибудем.

— Мыслю я, поменьше слушать сплетни нужно, как бы самим в сети не попасть.

Пребран выискал взглядом Радима, что шёл впереди всех, ведя путников к терему.

— Одно знаю точно, у Радима верно страха нет, чтобы так говорить о князе, но с другой стороны, столько людей потерял, сгоряча всякое можно ляпнуть. Посмотрим, пока ни во что не вмешиваемся.

Воевода твёрдо кивнул, соглашаясь. Пребран повернулся к другим да не рассчитал, дёрнулись мышцы, и он невольно скривился, хватаясь за бок.

— Тебе бы целителя…

Пребран лишь хмуро глянул на Вяшеслава.

Народу вокруг терема стало больше несмотря на то, что свободные руки ныне необходимы. Во взглядах таилась опаска, но видя, как свободно и расслаблено шагал старший рода, поутихли, и теперь в их лицах был след любопытства. Чуть поодаль, где-то за оградой, слышались голоса, женский плач. Для кого-то нынешняя ночь принесла горе, в последний путь собрались те провожать родичей, мужей, что встали защищать свои семьи. Пребран поёжился — не вовремя они прибыли, лишний груз только княжеская дружина хозяевам острога. Поднимаясь по ступенькам, он хватался за брусья, каждый шаг подъёма давался всё трудней, а лестница, крутая, высокая, казалось, и не кончится. Вошли в узкую дверь, где в тесном куте разминулись с женщинами рода. Были среди них и молодки, и старшие хозяйки, и пропуская гостей внутрь, они кланялись, как по обычаю. Значит, живы среди них боги.

В горнице терема было просторней, но с улицы так же полумрак царил, маленькие окошки — человеку не пролезть — пускали в помещение мало света. Стены здесь чище, от копоти очага почти и следов нигде не оставалось, полатей и лежанок не имелось, как принято во всех избах. На стол уже ставили ендовы, вынесли и крупные окорока секачей, тушки щук, пироги, да крынки с питьём: мёдом, квасом и брагой. Не поскупились. Впрочем, год был урожайным, столы накрывали богато, коли было кому трудиться на пашнях. Пока воины мыли руки в сенях, в поднесённых девками лотках, и рассаживались на длинные дубовые лавки, Вяшеслав уже о чём-то переговаривал с Радимом.

«Неймётся же воеводе», — скрипнул зубами Пребран.

— Гаяна, — подозвал Радим одну из женщин, самую старшую из всех.

Пребран проследил, как величаво вошла Гаяна, отвернулся, не пристало рассматривать открыто чужих жён.

О чём они переговаривали, княжич не слышал, но разговор оказался недолгим, хозяйка торопливо вышла в двери, а следом донёсся её оклик.

— Ладимира!

Послышался топот с лестницы, но в горницу так никто более и не вошёл.

Радим и его ближники за стол садиться не стали — некогда, ещё многое предстояло им сделать дотемна, а сумерки после обеда сгущались быстро. Остались гости в полном одиночестве, и разлилась по горнице тишина. Ждан, сцепив пальцы в замок, смотрел на выставленные яства, бросая тяжёлый взгляд на дверь.

— После постоялого двора боязно притрагиваться к пище.

Пребран хмыкнул, потянулся к крынке с квасом, налил себе, отсёк тесаком остывшего мяса. Положив кусок в рот, пережевал тщательно, запив кисловато-солёным квасом. Вяшеслав, что до этого сидел хмурый, вовсе помрачнел, и о чём думал воевода, только знал он, но верно беспечное отношения княжича не пришлось ему по душе.

— Отчаянный ты. Вот смотрю на тебя и не понимаю…

— А ты и не пытайся, — сказал княжич, впиваясь зубами в белую мякоть.

Вяшеслав, поиграв желваками, мотнул головой и потянулся к скудели.

Ели молча, каждый думая о своём. Вяшеслав больше не разговаривал, да и не о чем было. После гостей развели по клетушкам. Пребрана вместе с Вяшеславом и Жданом разместили на нижнем ярусе, где топилось и днём, и ночью, остальных отвели в другую половину — в одном куте места всем не хватит. Хоть воеводе не шибко понравилось, что их разделили, но коли до сих пор живы, значит, подвоха ждать и не стоит. Вскоре, пока мужчины сбрасывали многослойные одежды, заглянул мальчонка, бледный, с жуковыми волосами, упредил, что баню натопили.

Вяшеслав, потоптавшись на месте, пошёл первым к двери. Как ни осторожничай, а тело просит своё, отказываться от целительного жара да после мороза — глупость, кто знает, как скоро они доберутся до Оруши. Ждан поплёлся следом. Пребран, бросив налатник на ларь, не спешил в истопку. О теле легко позаботиться, куда сложнее оживить душу, разжечь сердце, которое уже давно погребено под слоем пепла, сердце, что кануло в холодное забвение, не оживить по одному лишь велению. Исподняя рубаха, к удивлению княжича, была пропитана кровью и разодрана. Когда Пребран стянул её, его глазам открылся раненный бок. Кожа была багрово-синей, кровоподтёк расползся по рёбрам к груди, и всё же была колотая рана, успевшая подсохнуть, но края ещё были разодраны, не успели поджить, видно каким-то осколком тать всё же пырнул его. Пребран облегчённо выдохнул — рёбра целы, и то ладно. Дотронувшись пальцами до места ушиба, скривился от прострелившей боли, от которой даже зубы свело. Шум за дверью вынудил его выпрямиться. Створка чуть приоткрылась, и по ту сторону послышался женский голос.