Обойдемся без педагогики - [25]
Но Китенок этого даже не заметил. Он тоже свой рот открыл, чуть-чуть совсем, как будто зевнул.
И Козленок оказался внутри живота Китенка.
Тут все козлы занервничали, закричали, застрадали:
– Умер наш козлик! Умер наш мальчик! Это ж надо такое придумать: кита захотел съесть! Это ж ни в какие ворота! Вот до чего доводит желание все хватать! Но жалко его! Он же наш! Умер наш козлик! Как же мы без него!
Между тем, оказавшись в животе у Китенка, Козленок огляделся и по привычке начал есть все, что видел вокруг.
Китенку такой поворот событий не понравился, и он говорит:
– Эй, там, в животе! Перестань все жрать-то!
Но Козленок, когда ел, ни на кого никогда не обращал внимания. Потому что, если ты занят любимым делом, никого не видишь.
Ну Китенку же неприятно, что сидит у него внутри маленький козел и ест там все, что увидит.
Пришлось Козленка выпустить.
Козлы, как его увидели, обрадовались, закричали:
– Жив, жив, обжиралка наш!
И конечно, тут же начали его воспитывать в смысле неправильности хватания чего ни попадя.
Но возрожденный Козленок козлов особо не слушал, потому что к козлиному воспитанию привык.
Ему стало как-то неловко перед Китенком. Конечно, Козленок не по своей воле к нему в живот попал, но чего сразу внутренние органы есть? Можно было поговорить как-то…
А Китенок смотрит на Козленка… Хороший такой, беленький, с рогами…
«И чего я его съел?» – подумал Китенок виновато и покраснел.
Увидев вмиг покрасневшего кита, все козлы в ужасе разбежались, забыв про необходимость вести воспитательный процесс.
А Козленок не испугался – он все понял.
– Да ладно, – улыбнулся Козленок. – Ты, главное, не переживай. С кем не бывает! Тут чего только не съешь иногда.
И Козленок начал рассказывать Китенку, что он ест.
Ну а Китенок ему – про свое морское питание.
Так и подружились Китенок и Козленок.
И надо сказать, что теперь они гораздо меньше всего себе в живот запихивают. Потому что рты у них заняты разговором.
Подросток – это звучит гордо
Безумству подростков поем мы песню!
Многочисленное многолетнее общение с родителями подростков и самими подростками привело меня к выводу, который, наверное, вам покажется неожиданным:
СПЕЦИФИЧЕСКИЕ АГРЕССИВНЫЕ РЕАКЦИИ ЛЮДЕЙ ПЕРЕХОДНОГО ВОЗРАСТА СПРОВОЦИРОВАНЫ ВЗРОСЛЫМИ.
А что, разве у подростков нет того, что педагоги называют «гормональный взрыв»?
Есть, разумеется. Прямо так и пишут педагоги: «После 14 гормоны начинают бушевать с новой силой. Меняются представления о мире, появляются новые авторитеты. Не сформированная до конца личность легко поддается чужому влиянию, резко меняет свое мнение, опираясь на иное. Родители находятся в напряжении и переживаниях. И самое главное, способов влияния или наказания практически нет (курсив мой. – А. М.)»[48].
Это слова психолога, специализирующегося на детской педагогике, – Ларисы Сурковой.
Ужас какой-то, правда? Абсолютная безнадега. И главное, способов наказания нет, вот беда-то! Раньше, видимо, были «способы наказания или влияния», а теперь – все, кирдык, нету.
Вообще, должен заметить: самый тяжелый переходный возраст у человека связан вовсе не с гормональным взрывом, а с «отрывом» от мамы, выходом в мир, и происходит он не в 13–14, а в 3–5 лет.
До трех лет для ребенка мир – это мама, которая, по сути, все: она и кормит, и защищает, и развлекает… Человек живет с ощущением, что ничего и никого, кроме мамы, нет, да и не надо. А потом выясняется, что вокруг – огромный мир, и с ним приходится выстраивать свои отношения. Представляете, задача? Представляете, переход?
Однако много ли вы читали об этом переходном возрасте? Вряд ли… Кто будет обращать внимание на крохотулю, который под стол пешком ходит?
А тут – пожалуйста – 13–14 лет. Уже не проигнорируешь. Для педагогов ведь что главное? Объяснить, что переходный период так сложен только и сугубо потому, что «гормональный взрыв». То, что подросток сходит с ума, – естественно, ничего тут не поделаешь.
Вот пишет Суркова: «Подросток… Даже слово такое, как будто “под ростком”, сразу представляется нечто хрупкое, недоделанное (! – А. М.), что ли… Примерно так, но только не осознавая этого, ощущает себя и ребенок в этом возрасте»[49].
Конечно, если человек ощущает себя недоделанным, то, разумеется, он будет психовать. А тут еще родители на него влияют всяко и по-устаревшему наказывают.
Шведский писатель Фредрик Бакман иронично обращается к своему сыну: «Ты сделаешь пирсинг на брови и набьешь на заднице тату с драконом. Это нормально. Быть придурком в подростковом возрасте – нормально. Такая у подростка работа»[50].
Круто, да? Подросток – придурок. Нормальное дело. Вроде как никто не виноват. Как писал Окуджава по иному поводу: «Так природа захотела. Почему – не наше дело. Для чего – не нам судить».
На самом же деле подросток становится – используем термин Бакмана – «придурком» не потому, что у него такая работа, а потому, что его вынуждают к этому взрослые.
Все эти пирсинги и татуировки – что такое? Желание быть в группе таких же, как ты, но непременно отличных от взрослых людей. Во все времена мы так «достаем» подростков, что они готовы сделать что угодно, лишь бы продемонстрировать, что они другие, не такие, как мы.
