Обостренное восприятие - [5]

– Что он умеет?

– Все! – ответил Гриша Кемень и вручил мне листок, сложенный пополам. – Кроме того, что здесь перечислено.

– Отлично, – сказал я и повернулся к роботу: – А как звать тебя, чудо техники? И что, к примеру, ты будешь делать при мне, когда я сам все могу?

– Зови меня Боб, Антон. А при тебе я, к примеру, буду нянькой. И будешь ты у меня как у Христа за пазухой, точнее, как за каменной стеной.

У Боба был глубокий баритон с теноровым оттенком и мягкой картавинкой. И речь его мне понравилась, поскольку он сумел взять верный тон для первой беседы. Я развернул листок.

– Знаете, Антон, – Кемень сбоку заглядывал в листок, – проще написать, чего он не может.

Список неподсильных для Боба дел насчитывал всего три пункта. Оказалось, что он не может впрячь в одну телегу коня и трепетную лань, мышей не ловит, не может не вмешаться, когда обижают женщину. Я сразу представил себе эту самую трепетную лань и решил, что смирюсь с первым недостатком. Что он, голубчик, мышей не ловит, так это меня даже почему-то умилило. И – на моем корабле нельзя было обидеть женщину за неимением таковой.

Полагаю, что, пока я читал и обдумывал эту галиматью, на моем лице ничего не отражалось, ибо я без труда уловил Гришины эмоции, которые можно было бы сформулировать следующим образом: хотел бы я знать, обладает ли этот грубиян чувством юмора? Желание оправданное, так как Гриша Кемень должен был стать третьим членом экипажа, а ни меня, ни Родиона он совсем не знал. Список недоступных для робота дел составил, конечно, Гриша, и это меня порадовало, так как зануда такого не сочинит, а занудство – в полете едва ли не самое противное из качеств, бедствие – хуже пожара.

Конечно, и робот мог быть подготовлен Гришей все с той же целью приглядеться ко мне. Ну ладно, думаю, сейчас я тебя проверю, я тебя подкузьмю, или подкузмлю, как правильно? Я тебе задам вопросик!

– А стихи ты, Боб, сочинять можешь?

– Чтобы профессионально, так не скажу, но чтобы совсем нет, так скорее да! – ответил Боб.

– Тогда выдай что-нибудь такое-этакое, что-нибудь любовно-электронное. Из жизни роботов.

Смотрю я на Гришу, а он и глазом не моргнул, робот же задумался на секунду, очень естественно задумался.

– Вот, пожалуйста!

Здесь нет идиллий одни лишь факты.

О! Вы включили мои контакты!

Ты слышишь стоны?

То я ожила, то электроны бегут по жилам.

– Домашняя заготовка?

– Пардон! Разве такой вопрос можно предвидеть. Экспромт.

– Стихи не очень, – сказал Гриша Кемень. – Непонятно, как можно идиллии противопоставлять фактам. Правильно было бы – иллюзии, но тогда пропадает рифма.

– Да вы что, товарищи! – закричал Боб. – Разве ж можно ко мне подходить с человеческими мерками!

Прежде чем упасть, я успел придвинуть кресло. В соседнем корчился от смеха Гриша Кемень. Это обращение – товарищи – исключало какие-либо подозрения в предначертанности поведения робота, оно было естественным и адекватным обстановке.

Отсмеявшись, мы порешили, что на этом разминку можно закончить, и стали втроем обсуждать обширную программу испытаний. Боб особенно напирал на то, что мы с ним составим отличную человеко-машинную систему. А может быть, и машинно-человеческую: в этом месте рассуждении глаза его опрозрачнились, и со дна их проявилась мозаика фасеток. А Гриша Кемень высказал недоумение по поводу того, что вот человеко-машинная система получила название «эргатическая система», а животно-машинная никак не называется. А нужда в таком названии, нетрудно предвидеть, скоро возникнет. Боб сказал, что лично он готов сотрудничать с кем угодно и для него что человек, что собака, все едино, а может, даже собака лучше, претензий меньше. Но пусть я не волнуюсь, он приложит все силы, чтобы оправдать надежды. Ибо без него, робота для дальних полетов, эти самые полеты и состояться не могут. И мы с Кеменем его не стали разубеждать.

– Мое назначение какое? – разглагольствовал Боб. – Я должен освободить тебя от монотонных и однообразных действий, чтобы ты мог отдать себя решению интеллектуальных задач. И я тебя, будь спокоен, освобожу.

Робот проявлял себя как личность, и мне показалось, что это было неожиданно для самого Кеменя, куратора-разработчика. Я пилот и в силу этого знаком с автоматами различного назначения, но можно ли назвать роботом даже самый многофункциональный автомат? Во всяком случае, в нашей пилотской среде такое название не прижилось. Видимо, словом «робот» люди со времен Чапека будут всегда обозначать нечто человекоподобное. В этом смысле андроид Боб был воплощенный робот. Его разумное, ну пусть, псевдоразумное поведение произвело на меня ошеломляющее впечатление. Хотя, в конце концов, что есть разум? Кто усомнится в разумности моего пса Родиона? Короче говоря, Боб меня потряс. И я не решился задавать при нем вопросы, которые счел бы неделикатными в человеческом общении. Я дождался, пока Боба увели.

Гриша Кемень держал паузу, и я не стал его томить.

– Ничего подобного я и представить не мог. – Мне хотелось сказать Грише приятное, и не пришлось кривить душой. – Блестящая работа. И знаете, что больше всего поражает? Голос! Говорящие автоматы сейчас на каждом шагу, но Боб! Диапазон, модуляции, выразительность… Ваши акустики чудодеи. Однако что-то я не вижу, не заметил в нем проявления любви ко мне. Где любовь, спрашивается?