Оборотни Митрофаньевского погоста - [33]

Но, стало быть, Клодий сумел подкрасться к девице. Сумел, сумел...

Арсений начал молиться - тихо и жалобно, как ребёнок, прося наставить, помочь, укрепить. И минута слабости быстро миновала. Корвин-Коссаковский вспомнил Бог весть где слышанную максиму: 'Нам не велено сделать так, чтобы Истина восторжествовала, нам заповедано - свидетельствовать о ней...' Да, именно этим принципом он всегда безотчётно руководствовался. Сделать все, что можешь, на пределе сил и возможностей. Оценивать итог твоих трудов - дело Божье, тебя же будут судить по тому, сделал ли ты всё, что мог. Ощущение абсолютной безнадёжности возможно только в аду. 'Кто находится между живыми, тому есть ещё надежда, так как и псу живому лучше, нежели мёртвому льву...'

Тут Екклесиаст был прав.

На следующее утро у своего родственника по матери, князя Шаховского, куда Корвин-Коссаковский зашёл справиться о здоровье хозяина дома, поправлявшегося после сильной простуды, он встретил Александра Критского. Тот был всё так же тих, кроток и немного грустен. Он пожаловался, что сглупил.

- Умные люди проводят лето на родине, а промозглую осень и зиму - в Италии. Я же с мая по октябрь проездил по Италии, а теперь обречён на петербургскую слякоть.

- Где вы были в Италии?

- Объехал почти всю, с августа жил в Болонье.

Арсений удивился.

- Мне казалось, вас привлекает живопись. Почему же Болонья?

Критский засмеялся.

- Да, после чудес Флоренции, Болонья - город без особых художеств, но в ней есть что-то лёгкое, веселящее глаз. Это город счастливых и здоровых людей, тучных житниц и виноградников, и никакое другое место не сравнится с Болоньей по изобилию и дешевизне всевозможной снеди. Она славится красивыми женщинами, обильными ужинами, умными разговорами, хорошими концертами. Путешественники гостят здесь подолгу и уезжают с сожалениями. Я провёл там два месяца. Для человека, свободно выбирающего, где поселиться, этот город всегда имеет преимущество довольства без отупения, живости без суеты, образованности без педантизма. В Болонье весело ходить по улицам, и даже бесконечные аркады не делают их монотонными и хмурыми, как в Падуе, - Критский лучезарно улыбался, упиваясь своими воспоминаниями.

Корвин-Коссаковский улыбнулся и проронил, что ему всегда больше нравилась Флоренция.

- Вид на Болонью с первого взгляда немного напоминает вид на Флоренцию, но уже спустя мгновение грустишь по горам Фьезоле, по синеве флорентийских далей, по серебристым оливкам. Немного светлее стены, немного краснее черепица на кровлях, иные линии улиц - и вот уже нарушена гармония, которой запоминается Флоренция.

- Да, во Флоренции - гений и страсть Италии, - с улыбкой согласился Критский, - в Болонье же - только благоразумие. Бентивольо далеко до флорентийских Медичи. Да, этому городу не удалось совершить ничего великого, он не дал Италии ни одного гения и ни одного святого... - Критский улыбнулся, - но там спокойно.

Теперь он печально вздохнул. Его черты - утончённо красивые - странно гармонировали с его рассказом. Он сам казался итальянцем, сошедшим с портрета Веронезе, человеком, потерявшим свою землю обетованную.

Критский, как знал Арсений от сестры, в доме их почти не бывал. Ни Нина, ни Лидия о нём не упоминали. Значит, Сабуров. А кто остальные? 'Князь Макс Мещёрский, Герман Грейг, Аристарх Сабуров, Даниил Энгельгардт, граф Михаил Протасов-Бахметьев, князь Всеволод Ратиев, Александр Критский'. Мещёрский, Протасов-Бахметьев и Ратиев явно ни при чём. Критский - тоже. Выходит, Грейг и Энгельгардт? В принципе, почему нет? Та фраза о жребии была неспроста брошена. Да и дружки они. Нечисти в них вселиться куда как удобно было бы.

Лидия влюбилась. Влюбилась, едва увидела молодого красавца Аристарха Сабурова. Он был именно тем, о ком она всегда мечтала, кого видела в снах. Но первый восторг быстро сменился страданием: Аристарх Сабуров не оказал ей того внимания, какого ей хотелось, но танцевал и с Ниной, и с княжнами Любомирскими, и с их кузиной Ириной, да и со всеми девицами на балу. Ей же хотелось, чтобы он выделил именно её, её одну, именно ей явно выказал своё предпочтение.

Но и обидеться не могла. Она ничего не могла, кроме только повторять его имя, лаская его на губах, и ловить взгляд его задумчивых зелёных глаз. Но и поймать его было нелегко. Спокойный, холодный и равнодушный взгляд Сабурова скользил по её лицу так же, как по убранству зала, накрытым столам и оркестру. В нём не было той страсти, какая виделась ей обязательной во влюблённом, она же хотела, чтобы он всеми мыслями, всеми чувствами принадлежал ей, только ей одной!

Стоило ему заговорить - она трепетала, стоило улыбнуться - она таяла, стоило взглянуть на другую - умирала.

Более всего она ревновала его к сестре, но та, на вопрос нравится ли ей Аристарх Сабуров, только пожала плечами. Дома Нина постоянно уединялась, и это стало раздражать Лидию: ей было плохо в одиночестве. От девиц Любомирских она узнала все, что могла, о своём предмете: откуда родом, где учился, сколько имеет душ. Любое известие о нём грело душу, воспоминание о танце с ним пьянило, она молилась на него, точно на божество.