Оборотни Митрофаньевского погоста - [28]

Корвин-Коссаковский подумал, что почти вычислил Клодия Сакрилегуса, и, по удивительной случайности, во вторник, отправившись вечером поужинать в 'Додон', Арсений Вениаминович наткнулся на Аристарха Сабурова, заглянувшего туда с той же целью.

Здесь Корвин-Коссаковский вполне разглядел молодого красавца. Безупречная строгость бледного лица, высокий лоб, глаза женские, огромные, но с мутной поволокой. 'В Париже его называли негодяем. Сами понимаете, такого просто так не уронят', пронеслось в мозгу Арсения Вениаминовича. Но почему его так назвали? Бросал женщин или иные мерзости творил? Даром такое не уронят, это верно, но почему?

Сабуров удостоил его радушным вниманием, пригласил к себе за столик, оживлённо заговорил о бале у графини, о Протасове-Бахметьеве, сделавшем ему визит, о своих планах поездки в Париж. Корвин-Коссаковский внимательно слушал, вглядывался в красивые черты, пытаясь рассмотреть за ними дьявольский лик Клодия Сакрилегуса, но не видел ничего, кроме чарующей улыбки лощёного аристократа. Разговор был спокоен и мягок, но неожиданно Корвин-Коссаковский решил, что глупит, пытаясь подстроиться под собеседника и быть ему приятным. Он подумал о том, что до того часа не приходило ему в голову: кем должен представиться оборотень? Человеком высокой порядочности или распутником? Разумеется, озарило его, упырь должен проповедовать принципы высокой морали, а не шляться по Яхт-клубам да блудным домам. Притвориться нравственным ему необходимо. Стало быть, глупо было затевать разговоры о нечистой силе, но нужно было понять, как мыслит этот красавец.

- А вы, как мне сказали, служите в Департаменте полиции? - тем временем вежливо осведомился Сабуров, - Криминальная полиция?

- Нет, полицейские ребусы я решал только в ранней юности. - Корвин-Коссаковский опустил глаза и потёр виски. - Однако хотел бы спросить, - продолжил он резче и жёстче, снова вспомнив слова графини Нирод, - по вашему адресу в Париже несколько раз роняли слово 'негодяй'. За что?

Сабуров, казалось, ничуть не был задет, он рассмеялся и пожал плечами.

- Не знаю. Мой ум бесстрастно намечает цель и диктует кратчайший путь к ней. Я искренне недоумеваю, когда мне говорят, что я переступаю через людей. Это неверно. Я просто не беру их в расчёт. Я - логик, а в логическом мышлении самый жёсткий тип истинности - закон, а все, что не подходит под него, отметается. В том числе и мелкие частности и пустые глупости.

Корвин-Коссаковский оценил мертвяще-честный самоанализ Сабурова. Но пока этот человек высказывал не самые высокие мысли, однако, по крайней мере, не лгал, и Арсений, не комментируя слова собеседника, неторопливо и рассудительно проговорил:

- На практике глупостью называется мнение, противоречащее тому, что думаем на этот счёт мы сами, а самоочевидной истиной - то, что очевидно для нас и ни для кого больше. Истина и подлость несовместимы.

- Правильно ли я уяснил? - всколыхнулся вдруг Сабуров, почему-то вспыхнув, - вы намекаете, что пока человек остаётся подлецом, он не может правильно рассуждать?

Арсений внимательно вгляделся в собеседника. Что же, в уме ему не откажешь: понял он всё правильно.

- Нет, - улыбнулся Корвин-Коссаковский, - подлец может обронить верное суждение, основанное на четырёх принципах логического мышления, на опыте, чистом разуме, авторитете или традиции. Он может сказать, что на улице дождь, и это суждение может быть истинным. Он может верно цитировать классиков и верно сопоставлять их мнения, он может даже развить цепь безошибочных логических суждений, а уж математически и вовсе может мыслить безупречно. Но он неизменно исказит суждение там, где речь пойдёт о высшей Истине. Дурак не может рассуждать умно, подлец - истинно.

Брови Сабурова сошлись на переносице.

- Стало быть, ум, основанный на логике, всегда будет искажаться, когда речь идёт о морали?

Корвин-Коссаковский уточнил:

- Ровно настолько, насколько искажён рассуждающий. Мы забыли, что только святость делает ум подлинным. Потому-то духовную доктрину нашего времени определяют учение и труды людей кривой морали или тех, чьё душевное здоровье спорно, однако их умишки прекрасно ориентируются в правилах логики. Вы не согласны?

Глаза Сабурова заискрились - и от нескольких глотков недурного коньяка, и от слов Корвин-Коссаковского.

- Правильно ли я понял? - проговорил он, глядя в тёмный угол, где сновали официанты, - вы утверждаете, что мышление нашего времени - результат умопостроений негодяев или болезненных психопатов? Так? - Корвин-Коссаковский кивнул. - Это прелестно. Но доказуемо ли?

- Нет. Как ни парадоксально, разумному человеку невозможно доказать ничего, в чем он сам не хотел бы убедиться.

Сабуров только любезно улыбнулся.

- Я не знаю, в чем я хотел бы убедиться. Но едва ли вы можете мне что-то доказать. Это верно. Я соглашусь только с тем, что совпадает с моими мыслями.

Корвин-Коссаковскому хотелось бы навести разговор на женщин, заставить собеседника высказаться, и он сменил тему разговора, заметив:

-Мне показалось, вы имеете весьма большой успех у женщин. Вы любите женщин?

Лицо Сабурова окаменело.