Оборотень - [58]

Анна привезла с собою рекомендательное письмо от дяди на случай, если она встретится с его старым товарищем, который часто ласкал ее еще девочкой в Винчестере. Страх и надежда попеременно сменялись в ее уме при мысли, что она увидит его или будет говорить с ним, сознавая возможною измену его церкви; ее также мучили колебания – доверить ли ему свою тайну, спросить ли его совета. Но успокоенная тем, что вряд ли все это осуществимо, она решила во что бы то ни стало еще раз увидеть это дорогое по воспоминаниям Винчестера лицо; и так как она дежурила одна весь прошлый вечер, то начальством детской было признано, что она вполне заслужила право быть отпущенной утром в церковь, если уж ей так хочется увидеть этого старого еретика, называвшего себя епископом, который не захотел покориться его величеству. Джен Гемфрис также пошла с ней; хотя она не особенно любила посещать церковь в будни, но она была рада всякому случаю вырваться из детской, к тому же, представлялся случай увидеть новую накидку леди Чорчиль.

В этом ей предстояло испытать разочарование, потому что никто из важных лиц не присутствовал в церкви; и на пути туда они слышали, что в высших кругах происходило большое волнение по поводу только что полученной вчера вечером декларации принца Оранского, что духовные и светские лорды призывают его встать на защиту свободы Англии и расследовать все обстоятельства и показания в связи с рождением принца Вельского.

Люди только пожимали плечами и обменивались при этом многозначительными взглядами, потому что разговаривать тут было неудобно. Когда в церкви Анна увидела опять прекрасное лицо д-ра Кена, выражающее столько кроткой доброты и в то же время мужества и силы, то старые воспоминания нахлынули на нее с такою силою, что сразу изменили направление ее мыслей, прежде чем он успел произнести хотя одно слово. Она сразу узнала его голос, когда пели псалом и, закрыв глаза, могла опять вообразить себя в старом соборе, с его громадными арками и столбами; она вспомнила о своей матери и сразу рассеялся весь туман, окутывавший ее с прошлого вечера.

В ней пробудилось страстное желание говорить с ним; и в то время как он выходил в процессии из капеллы, его добрые глаза остановились на ней, и он, видимо, узнал ее; прежде чем она покинула свое место, к ней подошел один из пасторов и, по его желанию, проводил ее к нему.

Он протянул ей руку, и она низко присела перед ним.

– Мистрис Вудфорд, – сказал он, – племянница моего старого друга! Он писал мне о вас, но я не имел случая встретиться с вами.

– О, милорд! я так жаждала увидеть вас и говорить с вами.

– Я остановился в Лимбете, – сказал епископ, – но это слишком далеко, чтобы везти вас с собою; но, может быть, мой добрый брат, – и он обратился к капеллану, – уделит нам комнату, где мы можем поговорить наедине.

Желание его было исполнено, и в их распоряжение была предоставлена гостиная капеллана в Кон-Пите; нескольких ласковых слов д-ра Кена было достаточно, чтобы она открыла ему все свое сердце. Нет надобности передавать его ответы на возникавшие пред нею вопросы в связи с догматическим учением; честолюбие, как выяснилось потом, было ее главным искушением, а не религия. Она преувеличивала, сама не сознавая этого, те затруднения, которые казались ей непреодолимыми, в связи с вопросами, поставленными патером Кремпом, и прикрывала этим скрытое в глубине души желание выйти из своего подчиненного положения.

Все это сразу заметил епископ; и хотя с большою нежностью и осторожностью, но твердо привел ее к сознанию, что главный источник искушения заключался в ее честолюбивой натуре.

– Это правда, – сказал он, – что труднее всего вынести испытание, происходящее от нашего собственного заблуждения; но вы раскаялись, дитя мое, и я надеюсь, что с Божиею помощью вы пройдете по тому тяжелому пути, усеянному трудностями и для нас всех, где мы должны одновременно соблюсти преданность Богу и верность королю. Прежде всего помните Бога, помазанник Его следует потом. Нет ли у вас еще чего сообщить мне? Я вижу беспокойство на вашем лице, и у меня достаточно времени.

Тут Анна рассказала ему все последние события в Порчестере и свое видение вчерашнего вечера. Его кротость и сочувствие открывали ему самые сокровенные тайны ее сердца, и, к ее удивлению, он не считал ее видения непременно обманом зрения. Ему было известно слишком много подобных примеров, чтобы окончательно отрицать возможность их существования.

То, что она видела, можно было объяснить на основании одного из предположений. Или это был призрак, созданный ее собственным воображением, или молодой человек вовсе не был убит, и она видела его самого.

Чарльз Арчфильд утверждал, что смерть была несомненна. О нем с тех пор ничего не было слышно, и если он остался жив, то невозможно было допустить его появление в саду около Вайт-Голя. Что же касается того, что она могла обознаться, то епископ сам настолько помнил эту оригинальную фигуру, чтобы согласиться с нею в маловероятности такого случая. Если же это был его дух, то зачем он посетил ее?

– Может быть, это было знамение, – проговорила с затруднением Анна, что она должна открыть все, чтобы прах его был предан христианскому погребению. Но что же ей делать, ведь она обещала молодому Арчфильду хранить его тайну? Правда, это было ради его жены, и она уже умерла; но следовало подумать о нем и о прочих членах семьи. Что ей было делать?