Оборотень - [3]

Как только это было сделано, она отпустила рабочих, предложив землю тем, кто пожелал остаться. Позже пришли другие, странные с виду, в причудливых одеждах. И они тоже работали, поскольку звон их молотков был слышен целыми днями, а порой и ночами, в полнолуние.

То, что они мастерили, было, наконец, окончено, и они быстро разъехались в течение одного дня, до заката. Жители деревни отправились посмотреть на дом. Знатной дамы больше никто не видел, и люди решили, что она уехала вместе с мастеровыми.

Как бы то ни было, через некоторое время мальчишки стали пробовать купаться в пруду, ничего плохого не происходило, и пруд стал местом отдыха в летнюю жару. Но никто не осмеливался проникнуть за экран и разузнать, что за ним скрывалось.

Эрика, казалось, умела плавать от рождения, хотя другие девочки лишь визжали и брызгались, и очень немногие могли, неловко барахтаясь, держаться на воде.

Жизнь шла своим чередом тихо да гладко, один день растворялся в другом, и так продолжалось, пока не появился прасол. Он пришел во время праздника урожая, когда был сжат последний сноп, и посередине улицы был накрыт большой стол, куда каждая хозяйка поставила блюдо или поднос с угощением, приготовленным по своему лучшему строжайше охраняемому рецепту. Односельчане как раз собрались смаковать эти деликатесы, как вдруг прибежал Эвисон и сказал, что с юга по дороге приближается незнакомец.

Такое случалось, может быть, два или три раза в год. Странники приносили с собой новости, которые служили не только поводом для нескончаемых пересудов, но и источником знаний о мире. А когда такой визит приходился на День урожая, то это означало двойное событие, приводившее юное поколение деревни в состояние экстаза.

Он шел медленно, этот прасол, держа одну руку на раме для поклажи, укрепленной на спине мула, словно ему требовалась опора, а лицом был красен, словно полевой мак.

Йохан, кузнец, поспешил ему навстречу с полной кружкой Урожайного варева в руках. Странник молча кивнул ему и выпил содержимое кружки так быстро, словно несколько дней скитался в пустыне. Оторвавшись от кружки, он провел пыльной рукой по мокрому подбородку.

— Вот достойная встреча. — Его голос звучал надтреснуто, словно горло запорошило дорожной пылью. — Я Игороф, торговец. Пусть все ваши дни будут солнечными, а урожай обильным, добрые люди.

— Позволь позаботиться о твоем муле, торговец. — Йохан уже положил ему руку на плечо, увлекая к столу. — Добро пожаловать, Игороф. — Он усадил гостя на край ближней скамьи, вокруг него тут же столпились женщины, предлагая то одно блюдо, то другое на выбор.

Эвисон отвел его ослика на ближайшее поле, где двое других мальчишек помогли ему снять с него тяжело груженную раму, а третий принес ведро воды, чтобы напоить животное.

— Пировать, давайте пировать! — кричал Йохан, стуча рукояткой ножа по столу.

Эрика сидела, прижавшись к Герте, но благодаря своей природной чуткости заметила, что у знахарки, разглядывавшей пришельца, меж бровей пролегла хмурая складка.

Пир шел своим чередом, взрослые перешли к напиткам покрепче, провозглашая тосты. Кружка Игорофа то и дело наполнялась до краев, а он тут же опустошал ее, хотя к еде, лежавшей на его тарелке, едва притрагивался.

Внезапно Герта наклонилась вперед и спросила, возвысив голос, чтобы перекричать шум пира: «Как поживают в Ланглоте, друг? Ты ведь пришел оттуда… Какие новости ты принес?»

Он пристально посмотрел на нее поверх своей кружки.

— Лучше не пожелаешь, добрая женщина. У них родились три новых младенца и… — Внезапно он со стуком поставил кружку на стол, расплескав напиток, а рот его исказился гримасой.

И тут на Эрику нашло озарение, подобное тому, как бывает, когда человек выходит из тьмы на свет. Она потянулась через стол и, ухватившись за край сюртука Йохана, изо всех сил потянула его прочь от прасола. Он даже вскрикнул от удивления.

Не сводя глаз со странника, девочка замахала руками, отталкивая всех, кто сидел рядом с ним. «Прочь… прочь…» — пронзительно кричала она.

— Что ты делаешь, паршивка! — Злая Трике замахнулась, чтобы шлепнуть девочку.

Герта поднялась со своего места.

— Она спасает ваши жизни! — сказала она Трике. — Странник, что ты принес нам, скажи правду?

Его лицо вновь исказила судорога, а глаза забегали из стороны в сторону.

— Нет! Только не огонь! — Он с усилием поднялся со скамьи. Рубашка распахнулась, обнажив грудь с алыми пятнами. Глаза Герты округлились, на лице застыла маска ужаса.

— Чума!

Одно слово, но его хватило, чтобы тишина накрыла деревню. Те, кто был рядом со странником, бросились прочь от него, а те, кто сидел дальше, шарахнулись от соседей. Чумы не было уже многие годы, но люди помнили, как от нее вымирали целые деревни, и лишь лесные твари бродили по опустевшим улицам.

Такова была сила этой смерти, что часто все, что вступало в соприкосновение с чумой, сжигалось в огне, мертвые вместе с живыми.

Дикие вопли метались по улице, семьи устремились по домам, хотя никакие засовы не могли спасти от беды.

Пришелец откинул голову и завыл, словно зверь при виде ножа мясника, а затем рухнул на землю. Эрика видела, как судорога сотрясала его тело.