Оборотень - [2]

Войдя в дом, она положила ребенка, все еще укутанного в передник, на свою кровать, затем нашла фонарь и принялась изо всех сил раздувать угли в камине, подкармливая их хворостом. Она даже позволила себе безумство и зажгла свечу в закапанном воском подсвечнике.

Согреть котелок воды на пробуждающемся огне было делом одной-двух минут, после чего она стала перебирать свои запасы чистых тряпок, которые держала наготове для тех бедняков, которые не могли хорошенько подготовиться к родам.

Искупав ребенка и внимательно осмотрев его, она удивилась, обнаружив, что то было человеческое дитя — здоровенькое телом, родившееся с густой копной серебристо-светлых волос, но в остальном несомненно человеческое, как и то дитя, которое Герта когда-то сама произвела на свет.

Она остановила голодный вопль малышки, дав ей пососать тряпочку, смоченную в козьем молоке. Глазки ребенка раскрылись, и Герта могла поклясться, что они смотрели на нее со странным узнаванием.

Эрикой — Вереском — назвала ее Герта, и имя, похоже, подошло. Приготовила она и историю ребенка: никто не смог бы оспорить ее рассказ о нищей женщине, которую роды застали в лесу.

Деревня приняла Эрику, пожимая плечами и перешептываясь. Если Герте угодно взвалить на себя эту ношу и кормить в голодные месяцы лишний рот, заботиться о неизвестно чьем приплоде — это ее дело. Слишком многие были обязаны Герте жизнью или здоровьем, чтобы поднимать этот вопрос.

Со временем, однако, Герте все труднее стало объяснять некоторые вещи. Например, почему ее воспитанница росла так быстро, выказывая разум и силу, которых не было у деревенских детишек ее возраста. Правда, хотя Герта внимательно следила за девочкой, особенно в полнолуние, никаких признаков оборотня она в ней не замечала.

Эрика рано начала ходить и с тех пор стала тенью Герты. Говорила она редко и только отвечая на прямые вопросы, но, когда Герта садилась вечерами у камина с теплым травяным настоем в кружке, вытягивая ноги к огню, она всегда чувствовала, как маленькая ручонка гладит ее руку, потом щеку, и тогда она брала ребенка на колени и прижимала к себе. Возможно, из-за того, что она так долго жила сама по себе, Герта чувствовала потребность выговориться, поэтому сначала она начала рассказывать Эрике о своем собственном детстве, затем истории о старых временах. Однако никогда не упоминала об Оборотнях, не рассказывала связанных с ними легенд. Вместо этого она повторяла названия трав и растений, секреты своего мастерства, даже такие, какие ребенок, которого она держала на коленях, еще не мог понять. И все же Эрика, казалось, находила в речах Герты радость, ибо, когда знахарка укладывала ее в кровать, она просила рассказывать еще.

Когда пришла весна, Эрика стала беспокойной, она топала ножками к двери дома и дергала задвижку, выразительно поглядывая на Герту. Поначалу знахарка не хотела выпускать ее. Тому были две причины: кровь Оборотней, текшая в ее жилах, о чем Герта упорно старалась забыть, и тот факт, что девочка настолько опередила в развитии своих ровесников, что деревенские женщины несомненно начнут судачить об этом.

Но мало-помалу она сдалась и разрешила Эрике выходить в сад, за которым нужен был тщательный уход, и даже ходить, держась одной рукой за юбку Герты, на мельницу за мешком муки, а порой тихо стоять, сунув пальчик в рот, пока знахарка обменивалась новостями с соседками.

Если Эрика не стремилась свести дружбу с другими деревенскими детьми, то они так и выслеживали ее. Конечно, для старших она была малышкой, но были и другие, робко предлагавшие ей цветочек или майское яблочко. Постепенно ее приняли: ничто не указывало на то, что она — чужак. Эрика могла обогнать даже Эвисона, считавшегося самым быстроногим. Шли годы, и Герта тоже понемногу забыла свои опасения и перестала ждать того, что могло случиться.

Хотя деревенские жители приняли девочку, они не переставали обсуждать ее быстрый рост, как разумом, так и телом. Эрика стала второй парой рук для Герты, научившись толочь, развешивать для просушки корешки, отмерять капли из глиняных бутылочек на полках. Именно она сумела до прихода Герты остановить опасное кровотечение, когда Карл промахнулся топором по полену. А Леза клялась, что Эрика лишь коснулась безобразной бородавки, вспухавшей у нее на подбородке, и та съежилась и исчезла. Герту еще больше зауважали за то, что она воспитала такую хорошую ученицу.

Однажды летом, когда погода достигла пика жары и каждый, потея и отгоняя мух, искал полуденной тени, Эрика узнала очередной детский секрет. Ибо давно поняла, что есть вещи, о которых не стоит болтать.

Эту тайну знали в основном лишь мальчишки, пока Эрика не увязалась за ними. Видя, что она следит за ними, им почему-то не захотелось отсылать ее прочь.

Среди старинных легенд, которыми Герта поделилась с ней, была одна, касающаяся самой их деревни. Жила одна могущественная дама, каких прежде здесь не бывало, и приехала она с мастеровыми и построила каменный дом, который и теперь стоит недалеко от деревни. Перед ним был выкопан пруд по приказу дамы, и был найден источник, чтобы наполнить его, который не иссяк до сих пор. А потом построила над прудом, ближе к дому, каменный экран, уходивший нижней своей частью в воду.