Оборотень - [19]

— Голова раскалывается, — натянуто улыбнулся Мячиков. — Вы уж меня извините, Семен Кондратьевич…

Щеглов вынул из кармана пачку анальгина и протянул ее Мячикову.

— Вот, возьмите, — сказал он. — Должно помочь.

Мячиков взял, хотя и без особого энтузиазма. Зато у меня при виде бесценных таблеток загорелись глаза.

— О, вашим запасам, Семен Кондратьевич, могла бы позавидовать любая аптека! — воскликнул я. — Разрешите таблетку, Григорий Адамович, у меня, знаете ли, с самого утра…

— Да-да, конечно, — с готовностью ответил Мячиков, — берите всю пачку, анальгин мне все равно не поможет — уже пробовал…

Судя по его кислому виду и мутному взгляду, чувствовал он себя действительно неважно. Я мысленно посочувствовал ему, отлично зная, что такое головная боль. Не меньшее сочувствие вызвал он и у Щеглова.

— Может быть, стоит попробовать другое лекарство? Что вы обычно принимаете?

Мячиков махнул рукой.

— Да не надо никакого лекарства. Я вообще противник всей этой химии, от нее больше вреда, нежели пользы. Пройдет. Лучшее лекарство — это сон и свежий воздух. Ручаюсь вам, что утром я буду совершенно здоров.

Пожелав нам спокойной ночи, Мячиков торопливо покинул номер. Какое-то время Щеглов задумчиво смотрел ему вслед и усиленно тер подбородок.

— Ну как вам Мячиков? — поинтересовался я у него, когда пауза чрезмерно затянулась.

Щеглов пожал плечами.

— Да никак. Время покажет, а пока никакого особенного впечатления он на меня не произвел.

— Честно говоря, он какой-то странный сегодня, — заметил я.

— Да? Ты находишь? — с любопытством спросил Щеглов. — А каким он бывает обычно?

— О! Обычно он — сгусток энергии и оптимизма.

— И особенно по утрам, верно?

— Да… возможно, — неуверенно ответил я, несколько обескураженный вопросом. — Собственно говоря, у меня еще не было достаточно времени изучить его. Два дня — это не слишком большой срок.

— Конечно, конечно, — согласился Щеглов. — Ладно, оставим Мячикова в покое, пусть поправляется, а мы тем временем составим план действий на завтрашний день. Согласен?

Я выразил свое согласие столь бурно, что Щеглову пришлось охладить мой пыл.

— Главное в нашем деле — спокойствие, — строго сказал он, — иначе не стоит за него и браться. Усвоил?

Я смущенно кивнул. Щеглов достал папиросу и хотел было закурить, но я собрался с духом и попросил его не делать этого. На этот раз смутился он. Извинившись, он пообещал курить исключительно в коридоре. Что тотчас же и сделал.

Так закончился третий день моего пребывания в доме отдыха «Лесной».

ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ

1.

Когда на следующее утро Мячиков вновь появился в нашем номере, вид у него был цветущий и пышущий здоровьем. Глаза блестели, зубы сверкали в ослепительной улыбке, а круглые щеки пылали ярким румянцем. Он весь кипел от переполнявшей его энергии и вот-вот готов был лопнуть от распиравшей его жажды деятельности. Пожелав всем доброго утра, он выразил надежду, что сегодняшний день будет для нас удачным.

Щеглов, напротив, был сдержан и, как только привел себя в порядок, облачившись в синий спортивный костюм, соответствующий его новой роли лыжного инструктора, куда-то скрылся, уже в дверях объявив, что намерен провести небольшую рекогносцировку. Мячиков пришел в восторг от этого термина и пожелал ему удачи.

К завтраку Щеглов не явился, поэтому в столовую я опять пошел один. Мячиков сообщил, что у него еще остались кое-какие припасы, поэтому в услугах местной кухни он пока не нуждается. В столовой я вновь оказался за одним столиком с тем длинноволосым типом, которого принял за священнослужителя. Рядом хмуро ковырялись в тарелках двое передовиков с Алтая, от которых за версту разило спиртным перегаром. На четвертый день моего пребывания здесь я уже начал различать этих угрюмых людей друг от друга, по крайней мере один из них — а он как раз сидел сейчас за соседним столиком — заметно выделялся из их среды. Это был верзила под два метра ростом, с крупным лошадиным лицом, массивной нижней челюстью, золотыми зубами, жесткими соломенными волосами, темно-багровой кожей, покрытой густой рыжеватой растительностью, похожей на ржавчину, и мощными кулаками, каждый величиной с голову годовалого ребенка; на правой руке у него не хватало пальца. Впрочем, его товарищи отличались в основном только размерами, в остальном же они были точными копиями этого гиганта.

Чувствуя душевный подъем в связи с приездом Щеглова и желая излить душу первому встречному, я решил завязать беседу со своим соседом по столику, который тем временем с методичностью мясорубки перемалывал похожий на подметку шмоток горелого мяса.

— Скверная погода, не правда ли? — применил я старый испытанный прием.

Из недр ниспадающих в тарелку длинных, давно не мытых волос метнулся подозрительный взгляд. Сосед что-то промычал в ответ и снова принялся за трапезу.

— Вы меня извините за назойливость, — не отставал я, — но ваш вид наводит на мысль, что вы имеете какое-то отношение к церкви. Я не ошибся?

Эта тема, видимо, представляла для него интерес, и немалый. Привычным взмахом головы мой сосед спровадил гриву за плечи, показав довольно-таки приятное лицо с неглупыми, пытливыми глазами.