Оборотень - [9]

Давид скрестил руки, потому что прикосновение ткани к груди внезапно стало ему неприятным и показалось слишком интимным.

— Я поговорил с тем парнем, и он показался мне благоразумным. Не было причин выражаться более однозначно.

— Давид, почему ты ведешь себя как идиот? — поинтересовался Хаген, сочувственно качая головой. — Я же сказал: действуй наверняка. Этот маленький чистильщик обуви Розенбоом думает, что может всех нас поставить раком. А ты что делаешь? Ты немного поговорил с ним, наши деловые партнеры немного поговорили с ним, а потом мне приходится посылать Матоля и Лойга. Как ты думаешь, каково сейчас твоему другу Розенбоому?

Давид опустил голову. После того как он ушел от потеющего и отвечающего «да» и «аминь» на все вопросы Розенбоома, ему стало ясно, что еще ночью тот передумает. Но вместо того чтобы вернуться, он отдался ночной жизни города, пока наконец не очнулся вдрызг пьяным на танцполе с прижимающейся к его груди блондинкой.

Очевидно, Хаген пришел к похожим выводам, потому что в его серо-голубые глаза закралась предательская тень.

— По крайней мере, сегодня ночью тебя не мучила совесть, хотя ты и профукал свое задание, — подтвердил он предположение Давида. — Мы все очень хорошо развлекались за твой счет. Если бы Амелия не была сейчас так занята, то наверняка в благодарность поцеловала бы тебя в щеку.

Взгляд Хагена затуманился. Он схватил Давида за край рубашки и слегка притянул к себе. Руки Давида инстинктивно сжались в кулаки, и он принялся буровить взглядом треснувшую стену за плечом Хагена.

— Что мне с тобой сделать? Ты провалил задание, которое должно было продвинуть тебя, во время которого ты должен был доказать, что достоин доверия. Вместо того чтобы загладить ошибку, ты напиваешься неизвестно где и спариваешься непонятно с кем. И в довершение всего ты появляешься здесь с опозданием на полдня. Знаешь, что я думаю? Я думаю, ты чувствуешь себя прекрасно, когда бегаешь по улицам, держась за ручки со своей подружкой Янником, и улаживаешь свои мелкие делишки. Будет пустой тратой времени давать тебе шанс подняться, потому что ты чувствуешь себя вполне уютно в самом низу карьерной лестницы, — Хаген медленно отпустил смятый уголок рубашки Давида и расправил его. — Поэтому в дальнейшем я не буду перегружать тебя, — задумчиво продолжал он, держа одну руку на плече Давида, а второй поглаживая мех. — Вы можете снова вместе приниматься за дерьмовую работу. Там, в углу, как раз такая и валяется. Попрошу убрать!

Когда чуть позже Давид вышел из покосившейся двери палаццо, Янник все еще сидел на ступеньках и бросал на тротуар теннисный мячик, за которым, словно стрела, устремлялся Бурек. Давид застегнул молнию на куртке, потому что после разговора с Хагеном изрядно вспотел, а ветер тем временем усилился. Потом он сел рядом с Янником, который притворялся, что наблюдает за резвящейся собакой.

Но слишком долго сохранять равнодушный вид ему не удалось.

— Ну как, все части тела на месте, или Хаген заимел себе трофей?

Давид невольно притронулся к ране под глазом, которая все еще слегка кровоточила.

— Я, похоже, дешево отделался.

Янник повернулся и принялся задумчиво разглядывать его, а потом смущенно провел рукой по волосам и принялся теребить себя за прядь. Он стриг свои темно-русые волосы очень коротко, и только на затылке торчал маленький островок с длинными сбившимися прядями. Давид предполагал, что Янник надеется с этой прической выглядеть дерзким и излучать флюиды опасности. На самом же деле это было больше похоже на неудавшуюся мальчишескую стрижку.

— Хаген питает к тебе слабость, — произнес наконец Янник, и лицо его слегка дрогнуло, словно он ожидал удара в ответ на свои слова.

Но Давид только пнул окурок, который бросил на тротуар Янник. Некоторое время он размышлял над тем, не поделиться ли с другом расплывчатым чувством стыда, которое он испытывал в присутствии Хагена. Каждый раз, когда они стояли напротив друг друга, Хаген делал что-то такое, что неприятно его поражало. Словно Хаген не только хотел дать понять, что должен парировать все, сказанное Давидом, но и намекнуть, что может доминировать и в совершенно других плоскостях. Если, конечно, захочет. Впрочем, Давиду не удавалось найти подходящее описание этому чувству. Вдобавок ему было неприятно, что Хаген играет с ним в такие странные игры.

— Я не удивлюсь, если в следующий раз Хаген наденет на меня собачий ошейник, чтобы вывести гулять, — заявил он, пытаясь описать свое неясное чувство.

Янник рассмеялся и попытался хлопнуть приятеля по плечу, но Давид увернулся.

— Это не смешно, — сказал он и улыбнулся, наслаждаясь чувством облегчения.

Когда Бурек, привлеченный хорошим настроением хозяина, подбежал к ним, Давид вытянул руку, чтобы погладить его. Но пес внезапно остановился и оскалил зубы. Давид замер в недоумении, а потом сообразил, что пробудило собачьи инстинкты.

— Хагену пришла в голову милая идея по поводу того, чем нас занять: мы должны убрать остатки от небольшого частного праздника. Я уже вынес все на задний двор, чтобы мы могли погрузить их в машину. Отвратительное свинство! Когда я спускался по лестнице, из свертка выпала рука. У Малика едва инфаркт не случился. Он, вероятно, не замечает всей этой пачкотни на цементном полу. Я сказал, чтобы он держал рот на замке, — в конце концов, эта штука и так протекла на пол в зале для аудиенций. Если он так волнуется из-за некрасивых пятен, может спокойно сжечь весь дворец.