Оборона Баязета: правда и ложь - [40]

Проходил день за днем, а помощь не приходила. Исмаил-хан все больше терял уверенность, что дошло ли до генерала Тергукасова известие о бедственном положении цитадели.

24 июня Исмаил-хан распорядился снарядить новых гонцов, но теперь уже в Игдыр к своему брату начальнику кордона генералу Келбали-хану. Для этой цели был назначен один из крепышей в гарнизоне урядник Сиволобов, и в помощь ему приданы еще два казака из Уманского полка Шапель и Цокура. Большую часть дня Сиволобов пролежал на стене цитадели, изучая передвижение турок и выбирая для своего пути наиболее удобную дорогу.

Наступила ночь. Сиволобов со своими путниками сняли сапоги, и вместе с командою, вышедшей за водой, спустились к реке. Насладившись вдоволь влагой, они направились в свой рискованный и трудный путь. В дороге случалось немало приключений, и жизнь путников часто висела на волоске. Как-то спасаясь от преследования турок, они вбежали в пустую саклю и приготовились к обороне, ожидая верную смерть. Могильный мрак и тишина в сакле, крики, говор турок и пальба вокруг томили казаков около часа. Вдруг послышались осторожные шаги, Приложив глаз к узкой щели в дверях, Сиволобов увидел, как человек тридцать турок, осторожно и с наклоненными штыками проходя мимо дверей, остановились. Невыносимое ожидание какого-то конца довело казаков до желания скорее отделаться от турок открытым боем. Сиволобову с трудом удалось отговорить своих товарищей от этого самоубийственного предложения. Надежд на лучший исход не покидала смельчака. Турки на какое-то время задержались у сакли, о чем-то пошептались и двинулись своим путем. Потом они вновь остановились, присели у большого камня и чего-то выжидали. Воспользовавшись тем, что взгляд турок был устремлен в другую сторону, казаки выскользнули из-под носа неприятеля и скрылись в промоине реки. Какие только не встречались препятствия на пути этих храбрецов. Им удавалось ловко избегать встреч с турками и умело обходить многочисленные их посты. Между тем, бесконечные крутые подъемы и спуски при нестерпимой жаре и духоте отбирали последние силы. Наконец обессиленным и голодным воинам открылась панорама Эриванской равнины. Окунувшиеся в зелень садов, вдалеке виднелись аулы, до Игдыра — всего-то верст пятнадцать, но глаза путников закрывались туманом. Сквозь этот, все больше обволакивающий туман, уже почти ничего не было видно. Первым падает без чувств Сиволобов, но Цокура и Шапель, напрягая последние силы, продолжают идти вперед. Не пройдя и сотни метров, теряет сознание обессиленный Цокура, а Шапель, не оглядываясь, чтобы не потерять остаток сил, идет. Он служил в этих местах, и с радостью увидел армянское селение, где случалось бывать когда-то. От счастья он закричал. К нему, уже падающему в беспамятстве, бросились жители. На лице Шакуры все страдания были написаны. Десяток бойких ребятишек, нагруженных водой и чуреками, побежали разыскивать других страдальцев. В Игдыр немедленно полетела весть о прибытии гонцов из Баязета, и Келбали-хан немедленно выслал за ними лошадей.

Еще сильно утомленные, едва передвигающиеся, 25 июня они предстали перед генералом Келбали-ханом Нахичеванским. До сих пор Келбали-хан не знал подробностей о бедствиях в цитадели. Он внимательно выслушал их рассказ о ситуации в цитадели и обстановке вокруг нес, они поведали ему о своем трудном пути. Тепло поблагодарил и угостив отважных казаков, Келбали-хан наградил всех троих. Урядник Сиволобов получил 300 рублей, а его товарищи — по 100. До выступления в Баязет оставались считанные часы.

Исмаил-хан продолжает свой волнующий рассказ о положении в цитадели:

«Между тем, положение наше ухудшалось с каждым днем. Было бы долго говорить о том, что испытывали другие. Об этом можете судить из того положения, в котором находился лично я, старший в гарнизоне. В течение 23-х суток моей постелью на голых каменных плитах служило одно единственное пальто. Рядом со мной в такой же обстановке валялся в постоянном беспамятстве мой сын, контуженный гранатой в голову. Я голодал по несколько дней подряд, так что платье уже висело на мне, как на вешалке, и если я не умер с голоду, то только потому, что человек мой случайно нашел среди кладбищенского мусора несколько кусков турецких галет, которыми мы втроем подкрепляли свои силы в течение всей последней недели. Но голод был ничто в сравнении с жаждой!.. Не забудьте, была средина жаркого лета. Бедные лошади гарнизона! Я несколько раз подходил к своим, изнуренным до неузнаваемости. Они, при этом, медленно протягивали ко мне свои головы и высовывали пересохшие языки с таким осмысленным, казалось, выражением мольбы в помутившихся глазах, что у меня буквально навертывались слезы. Так они все и пали от жажды, и, конечно, были съедены до единой.

Мне никогда, конечно, не пришло бы в голову просить турок о прекращении пальбы, ежедневно вырывавшей у нас массу людей, а тем более платить за это хоть копейку. Но видя вокруг раздирающие сцены умирающих от жажды, я послал предложить Измаилу-паше все, что у меня было, то есть шесть тысяч червонцев, если он пустит нам воду на один день. Паша не согласился.