Оборона Баязета: правда и ложь - [37]

Подписал: Гази-Ахмед-Мухтар.

^{14 июня 1877 (1293) года}

Будни обреченных

Действия — дрок, а цитадель окружали курды да башибузуки, приняли более ожесточенный характер. Зная о муках баязетцев, сытые и усталые от безделья толпы неприятеля демонстрировали осажденным свои изуверские потехи.

Генерал К. К. Гейнс приводит воспоминания наблюдавших со стен цитадели:

«Неудавшееся желание каждого курда перебить сорок русских распалили их зверские инстинкты, и они с яростью опрокинулись на беззащитных жителей. Треск от ломки и разрушения, крики и хохот неистовавших турок повсюду смешивались с воплем женщин и детей. Вскоре началась иллюминация того, что делалось во мраке: засветился ряд пожарных огней, среди которых особенно ярким светом отличалось пламя наших телеграфных столбов.

С любопытством и страдальческим нытьем сердца следили за толпами, окружавшими пожары: то ярко освещенные красноватым светом огня, то в виде черных силуэтов, отчетливо виднелись курды с их нечеловеческими забавами, среди хохота и дикого крика, которым подбодряли они друг друга, то взмахивался ятаган, покончивший стенание какой-нибудь жертвы, то взлетал кверху ребенок, чтобы исчезнуть в пламени.

Солдаты и офицеры, посылая им проклятия и ругань, не могли удерживаться и от активного участия. По временам раздававшиеся команды «Рота, пли!», вместе с громом залпа, точно облегчали их участь и срывали с сердец невольных зрителей ту невыразимую тяжесть, какую испытывает лишенный возможности спасти погибающего. Подобные повременные залпы, сваливавшие часть мучителей около истерзанных ими жертв, заставляли курдов оставлять опасные места и расходиться.

Вот такие-то сцены с сатанинскими потехами, среди адского концерта из выстрелов, треска, воплей, криков и хохота, раздававшегося под черным, непроглядным сводом ночи и при зареве пожаров, представляли истинную картину ада, которая исчезла только с появлением зари».

Но угрозы турок и глумление курдов над мирными жителями лишь воодушевили баязетцев. Теперь они и слышать не хотели о капитуляции. С разрешения полковника Исмаил-хапа, ослабевшие от жажды и голода 128 лихих охотников под командованием 4-х бравых офицеров нашли в себе силы и мужество сделать героическую вылазку за пределы крепости. Перепрыгивая через груды разложившихся трупов, преодолевая полосу удушающей вони, охотники вступили в смертельную схватку с турками. Отрядный фельдшер, увидев, как упал раненный в ногу юнкер, бросился к нему и пытался наскоро его перевязать, но был туг же изрублен турками. В схватке против свежих и откормленных турок истощенные осажденные на каждом шагу вершили беспримерный героизм.

В одном из переулков бойцы заметили, как русский солдат из цитадели и турок, отделенные углом здания, чуть не прикоснувшись спинами, стреляли в разные стороны. Было видно, что в этой бешеной перестрелке они не замечали друг друга, и один не слышал выстрелов другого. Наблюдавшие с беспокойством ждали развязки этой необычной случайности, и она наступила. Что-то заставило русского солдата заглянуть за угол. Озадаченный соседством врага, он бросился на турка со штыком.

В этой героической вылазке полегла треть храбрецов, но от стен крепости турки были отброшены.

С каждым днем голод все больше одолевал осажденных. Они экономно доедали мясо дохлых лошадей, но и этого не хватало. За водой к недалеко протекавшей речушке ходили почти ежедневно, спускаясь по канату со стен крепости или пробираясь через пробоину в стене. И хотя берег реки был усеян трупами храбрецов из Баязета, это их не останавливало. Однажды вместе с водой в крепость был поднят захваченный в плен турецкий унтер-офицер. По дороге к реке охотники за водой промышляли и пищу.

Вот подлинный рассказ очевидца:

«Едва мы взошли в саклю, где были три телушки, как товарищ мой кинулся к одной из них и хватил ее кинжалом по горлу. Раненое животное еще не успело упасть, как он отрезал у нее язык, быстро развел огонь и, не дождавшись как следует, с жадностью съел его тут же».

Между тем, добываемой воды, отравленной трупным ядом, вследствие чего началась смертность, все равно не хватало. Погибающие от жажды вынуждены были пить собственную мочу.

По отношению к осажденным турки почти ежедневно соблюдали единообразный порядок. По утрам около восьми часов, а по вечерам около четырех вся линия турецких войск вместе с артиллерией начинала усиленную пальбу, продолжавшуюся часа по два, По ночам же к подошве горы, на которой стоял замок, выходили партии вооруженных турок и самым беспощадным образом препятствовали ходокам за водой.

А дела без воды были совсем плохи. От ее недостатка солдаты падали замертво. Как-то был найден один из них, лежавший без чувств у крепостной стены. Кружка пожертвованной ему воды воскресила несчастного, другая — окончательно привела его к жизни.

«Тяжело мне было, — рассказывал он, — внутренность горела огнем, во рту совершенно высохло и не было слюней. В десяти шагах не мог узнавать товарищей, в голове слышался громкий гул, а бессилие во всем теле не позволяло стоять на ногах».

Чтобы понять, до какой степени доходили мучения от жажды, достаточно сказать, что многим не приходилось по два дня получать хоть каплю воды. Нередко страдальцы целовали ноги счастливцев, добывавших воду умоляя их поделиться сокровищем, но каждого из просителей ожидал категорический отказ. В осажденном Баязете, когда речь шла о воде, понятия «друг» или «брат» были забыты. Изнывающие от жажды стремились за любые деньги добыть хотя бы глоток воды.