Обо всём - [8]

У отца Вадима теперь то ли десять, то ли четырнадцать детей, хорошая жена и храм он в северной далёкой деревне отстроил по размерам чуть меньше храма Христа Спасителя.

Поели вареничков, короче.

Ехали мы как-то с Марго не помню — куда и непомню — откуда. Было нам аккурат по 17 лет,

молоды, свежи и ещё интересны участникам стройотрядовского движения.

Чешем мы с ней по перрону, чемоданы по ногам бьются, сетка с едой, килограмм на двадцать, по асфальту волочится. Пыхтим, прём, боимся опоздать. Тут от вагона номер какой-то там отделяется молодой и прекрасный проводник в форме стройотряда, выхватывает чемоданы, рысит с нами до вагона. Хороший мальчик. Воспитанный.

Успели. Сели. Есть сразу же давай, традиция у нас такая. Первый кусок курочки нужно заглотить до отправления. Котлеточкой прижать покрепче. А там уж и оглядеться. Пока оглядывались — прискакал стройотрядовец-проводник.

— Девчонки, айда к нам в вагон, у нас гитара, компания весёлая, попоём, посидим…

А Марго, надо сказать, была крепко не в духе в тот момент.

— Ты, Меньшикова, как хочешь, а я спать! — молвила Марго и мышью летучей шмыгнула на вторую полку.

А стройотрядовец не отступается, зовёт… Посмотрела я на злую Багинскину спину, на стройотрядовца с чёлкой, как у Владимира Лёвкина и пошла туда, где весело и «Атланты держат небо на каменных руках».

Атланты держали небо в пяти вагонах от нашего. И весело так держали, что за песнями и анекдотами часа три промчались, как скорый-литерный мимо мадам Ку-Ку в «Безымянной звезде». Но я же не ехидна подруге своей, пошла проведать, крепко ли спит Риточка, или по обычаю своему иудейскому доедает вторую курочку.

Пришла я вовремя. Аккурат на сватовство. На моей, честно оплаченной нижней полочке, восседали абсолютно незнакомые мне люди, с характерной кавказской внешностью, в возрасте аксакалов (лет под сорок им тогда было, супротив наших 17). Между этими «престарелыми» людьми сидела Риточка с лицом из фильма «Молодая гвардия», и судя по лицу, уже готовая принять мученическую смерть.

На коленях у мученицы лежал огромный фотоальбом, весом в три наших чемодана, наполненный групповыми снимками людей в бурках. Риточку сватали. По-настоящему. Чеченские старшие братья ехали забирать младшего брата из армии. С почестями. А тут невеста на второй полке лежит, благоухает куриной ногой с чесноком. Как не взять?!

— Так! Что здесь происходит?! Мужчины, что вам от неё нужно? Освободите отсек, я сейчас милицию вызову!

Мужчины обстоятельно мне про брата, про дембель, про свадьбу рассказали. Про то, что Ритуза у нас, оказывается, вылитая чеченка и ждёт её счастье в их прекрасной республике. Это ещё до всех печальных событий происходило.

По Риткиной физиономии я поняла, что чеченкой она быть не хочет и замуж тоже не особо торопится. Хотя молчала она, как настоящая чеченская невеста, чем ещё больше набрала очков в глазах аксакалов. Я со своей буйной прытью им не приглянулась. Ушли, правда, альбомчик забрали. Мы доели котлетки в честь освобождения.

А атланты-то ждут. Студент за мной раз десять прибегал. На одиннадцатый, когда уже и аксакалы, и Ритка во сне досматривали десятый семейный альбом, пришлось пойти и «яблочко песню допеть до конца». В четыре гитары надрывались, купе гудело, пассажиры рукоплескали, студент горящими глазами сверлил, успех! Романтика!

Романтика романтикой, а дружба превыше всего. Попёрлась я проверять, правильно ли спит Марго, не дует ли ей, не соскользнуло ли одеялко. Ночь глухая-поездная, мало ли… В общем, на манеже — всё те же. На моей полке сидит сонная и испуганная Марго, завернувшись в одеялко, одесную и ошуюю аксакалы. Альбом. Групповые фото в папахах. Как не уходила.

И опять, снова-здорово: брат, дембель, свадьба, за счастье молодых.

Тут уж я не выдержала, приняла позу сахарницы и голосом тётки моей Вали, заслуженного ветеринара, которая быков-производителей на колени ставила звонким своим голосом, объяснила незваным сватам, чем сейчас закончатся их принудительные ритуалы и куда им повезёт передачки с шерстяными носкам и чаем дембельнувшийся братец.

Марго одеяльной гусеницей вползла на свою полку и прикинулась мёртвой. Я цербером воссела на своё место, вооружилась варёными яйцами и поста уже не покидала до тех пор, пока весь этот сватовской парад не вышел на станции, где в их ожидании томились дембеля.

Уходя, главный аксакал погрозил пальцем одеялу на верхней полке (Ритка отлучилась в клозет, но этого никто и не заметил) и молвил: «Пожалеешь, что счастье упустила!» Одеяло ничего ему не ответило. Так и ездит до сих пор по Рассеюшке, несчастное.

В своём стремлении сделать нашу жизнь сытой, проректор наш, дальновиднейший человек, был абсолютно непреклонен. Понятно, что руководствовался он не токмо человеколюбием, но и здоровыми опасениями относительно нас, здоровых и лютых до жратвы православных юношей и девушек. То, что мы, голодая, ничтоже сумняшеся, пошли на бытовую уголовщину, своровав у старосты Артёма Никифоровича, ключи от склада с провиантом и опустошив его подчистую, навевало определённые мысли, что мы и пришьём кого-нибудь в дальнейшем и не поперхнёмся. Поэтому девиз: «Кормить во что бы то ни стало!» прочно засел в голове у нашего батюшки. А так как он был человеком и слова, и дела одновременно, работа закипела сразу же.