Обо всём - [39]

Купила сегодня квашеной капусты в овощной лавке. Не то. Пора самой солить.

Белые платочки

Вот о каком бы событии из моей могучей церковной практики я бы ни написала, в комментариях обязательно промелькнёт несколько историй о том, как человек пострадал от церковных бабушек. И пострадал так, что ни жить, ни быть. И больше в эту организацию, сплошь состоящую из злых и не чутких людей, он ни ногой, ни рукой, ни делом, ни помышлением!

И истории все как одна. И пострадавшие — в основном женщины (которые, как это ни печально, по всем законам бытия рано или поздно тоже станут бабушками; да, сёстры, это неизбежно, но куда деваться).

Пришла, мол, я в храм, с пляжа пробегая, в купальнике, парео, джинсах, вечернем платье с декольте, без платка (нужное подчеркнуть), а тут из-под подсвечника ка-а-ак выскочит старуха, ка-а-ак зашипит на меня. И всё. Вот прям всё. На всю мою жизнь я получила травму, несовместимую с жизнью. Я же к Божечке шла, «несла свою беду по весеннему по льду», а встретила злую тётку. Но ведь с порога должны были ангелы на крылья подхватить и вознести под купол в объятия вечной Божией любви. Полный разрыв шаблона, правда же?

Не так давно, сразу после Крещения, после службы я увидела в храме молодую женщину. Зимой, уточню. Она стояла у свечной лавки в обтягивающих джинсах и топике, без платка, естественно. И вокруг неё суетились наши церковные старушки. Женщина не плакала. У неё было такое лицо, как описано в Монтеневских «Опытах» про скорбь. То есть — лица не было. Добиться от неё, зачем она пришла, смогли не сразу. Выяснилось, что её грудной ребёночек в реанимации, и врачи отправили её в храм за крещенской водой. Конечно же, они её хотели просто отвлечь и дать возможность помолиться за дитя в храме. Но разговор не об этом. Разговор о том, что когда человек в таком состоянии и в таком виде приходит в храм, ни одна бабка его не тронет. Потому что это горе, и некогда тут думать о приличиях.

И вот мы подходим к понятию приличия. Прилично ли прийти в Мариинку или в Большой в форме фитнес-клуба? Или в больничную палату без белого халата и бахил? Нет? А почему? Правила? И мы их соблюдаем. Но этим правилам не так много времени, и никто не устраивает скандалов и не зарекается тысячу лет не переступать порога ни театра, ни больницы.

Церковной традиции — тысячи лет. И сейчас уже все хорошо знают, какие часы у патриарха, а идя в храм, не вспоминают, что нужно просто захватить платок (сейчас эти платки и юбки развешаны при входе в каждый храм) и прикрыть летом свои соблазнительные перси. В чём боль-то ваша? Скажите мне на милость?

И ещё, для реабилитации злых церковных старух скажу вот что (их не так и много, кстати): ни один человек в зрелом возрасте не прибился и не остался в храме от великого богатства или счастья. На 99 % это люди, пришедшие с таким горем и болью, что вам даже лучше и не знать. В Барнауле, при храме, «на подсвечниках» стоит женщина. На её глазах сумасшедший топором зарубил дочь, зятя и двоих внуков. Она чудом осталась жива, и только работа в храме спасает её от кошмара бытия. И она, конечно же, теологически не подкована так, как нам хотелось бы. Но она как может служит в доме Божием и хочет, чтобы к Тому, кто её утешил и помог дальше жить, приходили с уважением и соблюдая немудрёные правила. Только и всего.

Поэтому не злитесь и не ругайтесь на них. Они просто хотят «как лучше», впрочем, так же как и вы, пришедшие помолиться в чём пришлось. У каждого своя правда.

Р. S. А знаете какие самые зловредные из всех старух? Это свекрови и тёщи. Семья — это малая церковь, вообще-то. И приходит в неё новый член. И начинает этого нового члена семьи тёщенька или свекровушка пожирать. Не так посмотрел, не так сидел, не так ел и вообще не наших графских кровей. И разрушает, разрушает потихоньку… И это без привлечения попов и кадильного дыма, на бытовом уровне. А от всех в округе требует к себе уважения и почитания. Поэтому давайте-ка все мы начнём с себя. Так оно будет лучше.

Чабрец

Некоторые вещи удивляют меня до жути. Вот взять чабрец. Трава такая. В московских заведениях прямо культ этого чабреца. Чайничек на два стакана — 350–500 рублей, в зависимости от стоимости аренды помещения, где этот чай подают.

В нашей лавке в продаже коробки, размером с трёхлитровую банку, красивые такие, глянцевые, яркие. На самом дне этой коробищи лежит пакетик пятидесятиграммовый. С тимьяном, чабрецом этим. Всё счастье стоит триста рэ. Пятьдесят грамм сорной травы. Триста рублей, два пишем, три в уме, значит килограмм — шесть тысяч рублей.

Я когда на это всё смотрю, вспоминаю своё сельское детство. Богородской травой, а так у нас на Алтае называют чабрец, набивали подушки для покойников. Как умрёт человек, ему в гроб подушечку с чабрецом клали. Для отбивки посторонних запахов, дело-то такое.

И связки этой непритязательной травки во всех домах в сенях висели, на всякий случай, так сказать. Вдруг кто приберётся нежданно-негаданно, а чабреца-то в доме и нету. По соседям бегать, позориться, что не запаслись для такого случая?

И во всех домах запах этот стоял. Терпкий, при ятный. В чай его не добавляли, так, иногда, от кашля заваривали, но в основном мать-и-мачеху, конечно, ей спасались. И рос он, фимиамник наш, где ни попадя, ковром, поколыхивая сиреневенькими цветочками. Коровы его ногами попирали, овцы с козлятами, да собачки.