Обнаженный меч - [131]

Сияет с высот.

Бабек находился уже во дворце халифа. Стражники разгоняли толпу, обступившую дворец. Многолюдность толпы смущала их "Вдруг здесь окажутся люди Бабека?!" Стражники орали на всех, кто пытался протиснуться вперед, и хлестали их длинными бичами.

— Назад!

— Осади!

— Что, рогов у верблюда не видели, что ли?

Халиф Мотасим величественно восседал на своем золотом троне. По привычке, закинув ногу на ногу, поигрывал зеленым платком — платком пощады. Рыжеватое лицо халифа расплылось в ухмылке, радости его не было границ. Синие глаза под редкими бровями от радости переливались, как ртуть. Поглаживая жидкую бороду, халиф время от времени бросал взгляды вокруг себя. Справа и слева от него расселись "золотые" и "серебряные" люди: визири, векилы, сановники, полководцы. Афшин с опаской смотрел на Мотасима. Скуластое лицо его, похожее на гриб, посерело от страха. Ему вдруг подумалось, что Бабек может раскрыть то, о чем они говорили между собой в тайной беседе, наедине. Он раскаивался, что доставил Бабека в Самиру живым.

Не по себе было и эмиру Багдада — Исхаку ибн Ибрагиму, и правителю Хорасана — Абдулле. Не по душе им были и полководческий венец на голове Афшина, украшенный красными яхонтами и зелеными изумрудами, и драгоценное его ожерелье, и пояс в разноцветных камнях. "Ишь, какие дорогие дары получил Афшин от халифа Мотасима! Может, в будущем подарит ему и наши земли. О, если бы слухи подтвердились и Бабек выложил все, как есть. Тогда халиф Мотасим узнал бы, что за птица этот Афшин и что он заслуживает четвертования".

Шейх Исмаил и философ аль-Кинди, сидящие слева от халифа Мотасима, о чем-то шепотом спорили. Философ, как обычно, защищал зындыгов, расхваливал мотазилитов и косвенно оправдывал борьбу Бабека. Вспомнил философ и неприятный разговор, состоявшийся между ним и Бабеком некогда в Хаштадсаре, и раскаивался. "Бабек никогда не приносил бедствий человечеству. Муганское вино слишком затуманило мне голову. Я сам не знал, что говорил". А шейх Исмаил, напротив, проклинал и зындыгов, и мотазилитов, и Бабека, называя его вором и разбойником.

Философ аль-Кинди не мог сказать халифу Мотасиму о своем расположении к Бабеку. Это требовало безумной смелости. Если бы философ не побоялся и вступил с халифом в разговор о Бабеке, может быть, ему удалось уговорить его не казнить Бабека. Хоть халиф Мотасим и был коварен и тщеславен, однако мнение ученых ставил выше, чем высказывания священнослужителей.

Халиф Мотасим, как и его отец Гарун, держал при себе черного кота. Его кот разлегся у ног двух свирепых негров, стоящих позади трона с обнаженными мечами и поигрывал хвостом, косо поглядывая на львов. Семь закованных в латы здоровенных черных рабов с серьгами-полумесяцами в волосатых ушах крепко держали на цепях приведенных к халифскому трону львов. Львы дергались и золотые попоны на них шуршали. Иногда львы скалили клыки на черного кота, который вел себя чересчур вольготно, и зубы их клацали. Черному же коту их кровожадность была известна. Аббасидские халифы немало кошек скормили львам.

В особом помещении кузнецы расковали кандалы на Бабеке и заменили цепи. Это была мера предосторожности — на всякий случай.

Через некоторое время Бабек должен был предстать перед халифом. У Афшина сердце чуть не лопалось. "Если Бабек только заикнется о тайной встрече, я тотчас же скажу: а для чего тогда я схватил этого кяфира? Халиф — хитрец, каких поискать, он и тогда найдется. Разве можно писать тайное на проточной воде? Где был мой ум?"

За черной занавесью Бабека поджидал главный палач Масрур с дамасским мечом в руке. "Всевышний не оставил мою мечту неисполненной. Я мечтал собственноручно отсечь голову Бабеку Хуррамиту. Сейчас приведут его, вынесут приговор, и я, даже не охнув, отсеку голову Бабеку так же, как покойному главному визирю халифа Гаруна — Гаджи Джафару ибн Яхья. И любовнице Гаджи Джафара, сестре халифа Гаруна — Аббасе, тоже я голову отрубил. И двум ее сыновьям от Джафара — Гасану и Гусейну. Жаль, что не мне было суждено обезглавить халифа Амина. Его брат, халиф Мамун, обезглавить его велел Тахиру, отцу Абдуллы — нынешнего правителя Хорасана. Халиф Мамун подарил Тахиру целую страну. А у меня не такой большой размах. На родину мне хочется, терпенья нет. Мечтаю, чтобы после того, как отправлю Бабека на тот свет, халиф Мотасим отпустил меня на волю. Эх, если б вырваться из этих проклятых дворцов, не умер бы! Сколько я с Афшином в горелки играл. Мы с шейхом Исмаилом чудом спаслись. Пусть теперь придет этот Бабек Хуррамит, разгляжу поближе, что он за дьявол. Так рубану его по шее, что и сам не заметит, как дух испустит. Где же этот нечестивец? Когда приведут его?"

Вдруг раздался звон цепей и кандалов. Бабек оставался Бабеком. Сановники, визири и векилы побледнели. Халиф Мотасим подобрался на троне. На сером лице его играли желваки. Нельзя было понять — от злобы или от радости.

Все взгляды были устремлены на дверь. Звон цепей становился все громче. Дверь отворилась. Сначала вошло семь стражников с мечами и щитами в руках, в доспехах с головы до пят и с повязками на лицах. Вслед за ними в таком же вооружении и обличье семь безобразных черных рабов с серьгами в ушах ввели закованного в цепи Бабека. Устрашающе подействовал он на всех присутствующих и все поневоле встали. Даже халиф Мотасим выпрямился на троне. Губы шептали: "Бисмиллах, рахмани рахим. О боже, проклятье шейтану!" Бабек как ни в чем не бывало, грозно разглядывал обступивших его. "Ишь, собрались людоеды! Жаль, что не удалось мне перебить их всех".